— Нет, почему. Скандал действительно вышел, и неприятный. Икона оказалась краденной из сельской церкви, но сам художник был тут ни при чем — он ее купил.
— Но разве вам, увлеченному древнерусским искусством, это было не странно наблюдать?
— Как вам объяснить… Я разделяю искусство и предметы культа. Ту икону произведением искусства назвать было сложно. Обыкновенная доска с нелепой, пусть трогательной, мазней. Я не собираюсь стонать и закатывать глаза в восхищении только на том основании, что икона датирована девятнадцатым веком. И в девятнадцатом веке не все художники отличались талантом. Но оставим эту тему. Так сколько вы хотели бы за нее получить?
— Пятнадцать тысяч евро, — снова смутившись, проговорила она так тихо, что ему пришлось переспросить.
Кажется, она истолковала его неправильно.
— Там одних драгоценностей только на эту сумму…
Он едва заметно усмехнулся. Не такая уж и глупая эта гусыня. Она назвала сумму, намного превышающую ожидаемую. И дело тут не в драгоценностях этих — черт бы с ними, тут дело в другом.
Но истинной цены она все равно не знает.
Насколько ему было известно, в мире существовало только одно изображение святой Гликерии. В ковчеге-мощевике, который хранился в Оружейной палате Кремля. И он чуть не отдал ей в три раза больше, думая при этом, что мог бы получить еще больше, если б… он захотел расстаться с этим раритетом. Но он не хотел. По крайней мере — пока.
В этом было дело, но — разве это объяснишь этой глупенькой стареющей барышне?
— Я дам вам за нее двадцать тысяч евро, — сказал он. — Потому что вам нужны деньги.
Она вскинула на него глаза, полные слез и благодарности, и он понял — она почти влюблена в него, она считает его верхом благородства и доброты, и от всего этого было противно и скучно.
И почему-то от самого себя было скучно и противно.
— Спасибо, — пролепетала она.
Он был так тошнотворно добр, что даже вызвал и оплатил ей такси. На самом же деле ему просто не терпелось остаться одному, и, когда он наконец обрел вожделенное уединение, он сначала долго смотрел на нее, улыбался, потом встал, прошел к стеллажам, на которых стояли тома «Житий святых», конечно же старинные, букинистические, настоящие, открыл нужный том и прочитал:
«В скудости сведений о святой виден знак потаенности ее жизни и делания. Известно, что она дочь Пантелеимона, старосты улицы Легощей в Великом Новгороде. 14 июля 1522 года тело ее было найдено нетленным через 50 лет после кончины. По свидетельству современника событий, „сказывала жена старая Настасия владыке Леониду, что помнила, как девицу ту провожали лет с пятьдесят…“, и после погребения ее произошли чудесные исцеления. Новгородская летопись под 1572 годом повествует, что за церковью Святых Флора и Лавра „обретоша гроб верх земли и обретоша в гробе тело цало (т. е. цело) а не все“. После открытия мощей архиепископ Новгородский Леонид торжественно положил мощи святой в храме Святых мучеников Флора и Лавра. В тот же день получил исцеление от болезни при гробе праведницы четырехлетний сын подьячего Богдана Суворова, после чего были и другие исцеления. Эти исцеления стали основанием для канонизации святой. Святая дева Гликерия изображена на старинном образе Новгородских чудотворцев. Сверху иконы — изображение Софии — Премудрости Божией с предстоящими Богоматерью и Иоанном Предтечей, затем идут шесть рядов изображений святых Новгородской земли. Среди них в четвертом ряду — изображение преподобной Анны Новгородской, а в шестом ряду — святой праведной Гликерии. В Тихвинской церкви московского Симонова монастыря в середине XIX века был устроен придел в честь святой Гликерии. Святая Гликерия — дева, она из тех мудрых дев евангельской притчи, которые собрали елей для светильников своих, чтобы достойно встретить своего Жениха Христа. Этот елей святых дел и подвигов помогли собрать предшествующие святой Гликерии жены Руси. Поэтому духовному взору образ святой праведной Гликерии раскрывается как светильник, горящий пред Богом».
Едва усмехнувшись, перевернул страницу и нашел вторую Гликерию:
«Пострадала за Христа около 177 г. Она происходила из знатного рода. Сблизившись с христианами, она обратилась к истинной вере и ежедневно посещала храм Божий. В день, назначенный для жертвоприношения, св. Гликерия, начертав на своем челе знамение Креста, явилась в языческое капище и своей молитвой сокрушила идола. За это святую хотели побить камнями, но камни чудесно не коснулись ее. Во время мучений ей явился Ангел, при виде которого мучители в ужасе пали на землю. Тогда святую стали морить голодом и жаждой, но она оставалась невредимой, так как Ангелы Божии приносили ей пищу и питие. Затем Гликерию отправили в г. Ираклию, где, за отказ принести жертву идолам, ее бросили в раскаленную печь. По молитве св. Гликерии огонь в печи погас. После этого, содрав кожу с ее головы, св. мученицу связанную и обнаженную положили на острый камень. Ночью Ангел Господень исцелил Гликерию и освободил от оков. Пораженный этим чудом темничный страж Лаодикий уверовал в истинного Бога и, наставленный в вере святой мученицей, принял мученическую кончину. Святая же была отдана на съедение зверям. Однако выпущенная на нее львица стала смиренно лизать ей ноги. Наконец, св. Гликерия с молитвой обратилась к Богу, прося, чтобы Он взял ее к себе. В ответ она услышала голос, призывающий ее к небесному блаженству. Вскоре на св. мученицу выпустили другую львицу, которая умертвила ее, но не растерзала. Ираклийские христиане с честью похоронили святую мученицу, мощи которой прославились истечением благоуханного и целебного мира».
— Этим христианам только триллеры писать, — пробормотал он. И, перевернув ковчег, застыл.
Он был уверен, что там ничего не было прошлый раз — только гладкая, ровная поверхность.
Теперь же он увидел выбитые буквы, которые невозможно было не заметить:
рбсЬдпуз
Он замер на секунду, там было еще что-то, мельче, почти неразличимо — на том же греческом языке, но вот это — «предание» почему-то не отпускало, не давало ему сейчас дышать.
Он откинулся на спинку кресла, закрыл глаза, приказывая себе успокоиться, но — перед глазами, в темноте, виделся ему снег, и руины какого-то монастыря, и пламя, языки огня сплетались, сплетались в одну большую, причудливую надпись: емпй екдйкзуйт егщ бнфбрпдщущ легей кхсйпт
— «Мне отмщение, и Аз воздам», говорит Господь. Эго антаподосо…
Слова прозвучали тихо, внятно, совсем рядом. Он вздрогнул и замер, боясь обернуться. Рука дернулась, крепче сжимая подлокотник кресла.
Мне отмщение, Аз — воздам…
Они до самого вечера прогуляли. Нико удивлялся тому, что Елизавета действует на него так странно — ему не хотелось уходить от нее ни на шаг. «Она словно опутывает меня невидимыми сетями», — подумал он, но — вырываться из сетей не хотелось. Он позволил себе на набережной, демонстрируя ей Волгу с такой гордостью, как будто в существовании реки была какая-то его особенная заслуга, — совсем маленькую вольность, положил на плечо Елизаветы свою руку, немного задержал, смотря в глаза хорошо натренированным за годы сексуальных сражений многозначительным взглядом. Она ничего не сказала, просто посмотрела на него так, что он — засмущался и убрал руку. Он, который отучился краснеть и смущаться еще в девятом классе общеобразовательной школы.
