— А, это ты, — протянул хозяин. — Проходи… Принес?
— Да, — кивнул Дима.
Он отдал сверток.
— Проходи, — сказал хозяин. — Сейчас. Придется немного подождать…
Он был еще в халате — вид имел заспанный, Диме показалось, что он его разбудил. «Как неловко».
Дмитрий сел в предложенное ему кресло.
Хозяин исчез в другой комнате — вместе со свертком. Чтобы не скучать, Дима взял в руки книгу, которая лежала на столике. Хозяин читал Достоевского. «Бесы», — прочитал Дима и усмехнулся. Как странно… Впрочем, он странный и противоречивый человек.
Как сказал в свое время Сашка: «Раздираемый изнутри стальными когтями собственной алчности и безумия». Перевернул книгу — прочитал:
«Долой нож, спрячь, спрячь сейчас!» — приказал с нетерпеливым жестом Николай Всеволодович, и нож исчез так же мгновенно, как появился.
Николай Всеволодович опять молча и не оборачиваясь пошел своею дорогой; но упрямый негодяй все-таки не отстал от него, правда теперь уже не растабарывая и даже почтительно наблюдая дистанцию на целый шаг позади. Оба прошли таким образом мост и вышли на берег, на этот раз повернув налево, тоже в длинный и глухой переулок, но которым короче было пройти в центр города, чем давешним путем по Богоявленской улице.
Почему-то Диме стало зябко, он оглянулся на закрытую дверь в ту комнату, где скрылся хозяин дома.
Но там было тихо, и он продолжил читать:
«Правда, говорят, ты церковь где-то здесь в уезде на днях обокрал?» — спросил вдруг Николай Всеволодович.
Диме снова стало страшно. Он вспомнил почему-то Лику с ее рассказом, и сейчас ему показалось, что все — не случайно.
И книга эта — не случайно открыта именно вот на этой странице.
Было бы разумнее просто закрыть ее и положить на место — но он не мог остановиться. Он — читал дальше.
«— Я, то есть собственно, помолиться спервоначалу зашел-с, — степенно и учтиво, как будто ничего и не произошло, отвечал бродяга; даже не то что степенно, а почти с достоинством. Давешней „дружеской“ фамильярности не было и в помине. Видно было человека делового и серьезного, правда напрасно обиженного, но умеющего забывать и обиды. — Да как завел меня туда Господь, — продолжал он, — эх, благодать небесная, думаю! По сиротству моему произошло это дело, так как в нашей судьбе совсем нельзя без вспомоществования. И вот, верьте Богу, сударь, себе в убыток, наказал Господь за грехи: за махальницу, да за хлопотницу, да за дьяконов чересседельник всего только двенадцать рублев приобрел. Николая Угодника подбородник, чистый серебряный, задаром пошел: симилеровый, говорят.
— Сторожа зарезал?
— То есть мы вместе и прибирали-с с тем сторожем, да уж потом, под утро, у речки, у нас взаимный спор вышел, кому мешок нести. Согрешил, облегчил его маненечко.
— Режь еще, обокради еще.
— То же самое и Петр Степаныч, как есть в одно слово с вами, советуют-с, потому что они чрезвычайно скупой и жестокосердый насчет вспомоществования человек-с. Окромя того, что уже в Творца Небесного, нас из персти земной создавшего, ни на грош не веруют-с, а говорят, что все одна природа устроила, даже до последнего будто бы зверя, они и не понимают, сверх того, что по нашей судьбе нам, чтобы без благодетельного вспомоществования, совершенно никак нельзя-с. Станешь ему толковать, смотрит как баран на воду, дивишься на него только. Вон, поверите ли-с, у капитана Лебядкина-с, где сейчас изволили посещать-с, когда еще они до вас проживали у Филиппова-с, так иной раз дверь всю ночь настежь не запертая стоит-с, сам спит пьян мертвецки, а деньги у него изо всех карманов на пол сыплются. Своими глазами наблюдать приходилось, потому по нашему обороту, чтобы без вспомоществования, этого никак нельзя-с…
— Как своими глазами? Заходил, что ли, ночью?
— Может, и заходил, только это никому не известно.
— Что ж не зарезал?
— Прикинув на счетах, остепенил себя-с. Потому, раз узнамши доподлинно, что сотни полторы рублев всегда могу вынуть, как же мне пускаться на то, когда и все полторы тысячи могу вынуть, если только пообождав? Потому капитан Лебядкин (своими ушами слышал-с) всегда на вас оченно надеялись в пьяном виде-с, и нет здесь такого трактирного заведения, даже последнего кабака, где бы они не объявляли о том в сем самом виде-с. Так что, слышамши про то из многих уст, я тоже на ваше сиятельство всю мою надежду стал возлагать. Я, сударь, вам как отцу али родному брату, потому Петр Степаныч никогда того от меня не узнают и даже ни единая душа. Так три-то рублика, ваше сиятельство, соблаговолите аль нет-с? Развязали бы вы меня, сударь, чтоб я то есть знал правду истинную, потому нам, чтобы без вспомоществования, никак нельзя-с».
Теперь у него уже не было сил читать.
Он захлопнул увесистый том, положил осторожно на столик, подошел к окну.
В ушах звучали слова:
«Правда, говорят, ты церковь где-то здесь в уезде на днях обокрал?»
И обращены они были почему-то именно к нему.
Как будто он в самом деле — ограбил церковь.
Он был даже рад, когда хозяин наконец появился — к его удивлению, все в том же халате.
— Да, работа сделана хорошо, — сказал он. — Только маленькая проблема… Я сейчас могу заплатить тебе только половину. Сможешь подойти за второй половиной вечерком?
Диме не хотелось этого. Но он знал — спорить не стоит. Это вызовет недовольство, а ему с этим человеком работать.
— Но художница… — робко начал он.
Его прервали:
— Объясни ей как-нибудь.
— Ладно, — пробурчал Дима. И — не сдержался: — А откуда эта икона?
Хозяин нахмурился. Раньше таких вопросов не возникало.
— Почему тебя это интересует?
— Просто… одна моя знакомая, — начал Дима, отчаянно себя ругая за то, что вообще заговорил об этом, — уверяет меня, что икона эта… украдена из церкви.
Он сам не мог понять, почему он говорит именно так — из-за прочитанного, наверное… Ну, не рассказывать же про тлеющую бумагу…
Его собеседник еще больше нахмурился, потом — рассмеялся:
— Глупости. И — что за знакомая? Зачем ты ей это показывал?
— Так вышло. Случайно.
Он почему-то совсем не хотел говорить о Лике.
— Можешь передать своей… знакомой, что ей померещилось. Пусть все-таки иногда крестится, когда ее посещают… видения.
И он нехорошо улыбнулся.
Так нехорошо, что Дима почувствовал — что-то случится с Ликой, из-за него случится, и вообще — из-за него слишком много происходит несчастий с его друзьями, надо удерживать язык.
Но — про Ликины видения он не говорил.
— Все, прости, я страшно занят. Зайдешь вечером — отдам тебе вторую половину суммы…
