Лафайет приготовился умереть, однако сдаваться без борьбы не хотел. Его связали, заткнули рот, оставив свободной лишь правую руку, чтобы он мог писать. Они требовали указать местонахождение тайника, где хранился обширный архив документов, накопленный орденом почти за семь столетий — не считая более древних текстов, существовавших еще до его основания. Лафайет отдавал себе отчет: тиран вроде Робеспьера, чьими прихвостнями и являлись эти двое (маркиз узнал Сен-Жюста), непременно уничтожит бесценные документы.
«План тайника спрятан в моей комнате», — написал маркиз на бумаге. Он решил рискнуть, надеясь спасти архив и защитить династию.
— Напишите, где этот план, — велел Сен-Жюст. Он говорил резко, но не слишком громко. Камера находилась в удалении от основных помещений, но все-таки недостаточно обособленно: крики отсюда могли достичь ушей караульных, заставив их насторожиться.
«План лежит в…», — начал писать Лафайет, но прервался на полуслове и закончил так: «Трудно объяснить. Невозможно. Развяжите меня, и я его достану».
— Нечего его слушать, — сказал Конруа, прочитав последнее предложение.
— Что он нам сделает? Развяжи его, гражданин.
Конруа знал: это ошибка, и нельзя идти на поводу у пленника, но он не стал оспаривать приказ Сен-Жюста. Тот был главным, и в случае провала именно ему придется держать ответ перед Робеспьером.
— Как угодно, — послушно согласился Конруа с привычным подобострастием.
От веревок освободили торс маркиза, левую руку и ноги, но кляп изо рта вынимать не стали. Лафайет начал вставать. Сен-Жюст его предупредил:
— Если вы выкинете какой-нибудь глупый фокус, я вас убью, а потом мне придется искать ваш проклятый план. Я его найду, не сомневайтесь, поэтому нет никакого смысла умирать. Так что без фокусов!
Лафайет вскинул руки с открытыми ладонями, ясно давая понять: он не намерен пренебрегать предостережением. Указав на своего рода комод с ящиками, стоявший у стены, Лафайет направился к нему. Сен-Жюст и Конруа конвоировали его с двух сторон с кинжалами наготове. Но едва маркиз взялся за круглую ручку одного из ящиков, Сен-Жюст заставил его остановиться:
— И для этого вы просили вас развязать?
Маркиз не ответил. Он стремительно бросился на колени и рывком открыл самый нижний ящик. Прежде чем его захватчики успели среагировать, он выхватил пистолет и в упор выстрелил в Конруа. Брызнула кровь, тот схватился за лицо, закрывая его руками. Шпион мешком свалился на пол, словно тряпичная кукла, корчась и завывая от боли. Вскоре его вой перешел в предсмертный хрип.
Сен-Жюст попятился. Выстрел, гулко прогремевший в каменных стенах, эхом прокатившийся по коридорам, верно, поднял по тревоге весь караул тюрьмы. Лафайет теперь кричал во всю глотку, призывая на помощь. Сен-Жюст вытащил из-под одежды пистолет и прицелился в маркиза, но тот мгновенно передвинул комод и спрятался за ним.
— Я потерпел неудачу, но ты умрешь, негодяй!
Увертюрой ко второму выстрелу прозвучали отчаянные вопли Абеля Доргендорфа. До настоящего момента он держался в стороне от всего происходящего, но теперь с жаром упрашивал Сен-Жюста последовать за ним, не теряя даром времени, лишь бы успеть вместе скрыться. Им руководило не человеколюбие, отнюдь: он в любом случае человек пропащий, поскольку раскрыть его предательство проще простого. Но только Сен-Жюст мог защитить его от охранников, которые откроют стрельбу не задумываясь, не глядя на лица.
— За мной! — умолял он. — Я знаю потайной выход.
Раньше, чем на шум прибежали первые солдаты, тюремщик и Сен-Жюст покинули сцену. Завернув за угол, они нырнули в узкий и сырой тоннель (примерно посередине начинались скользкие ступени), выходивший в кухню, расположенную в полуподвальном помещении. Не обращая внимания на остолбеневшего повара, потрясенного их внезапным, как по волшебству, появлением, беглецы со всех ног устремились в следующий темный коридор. Сен-Жюст пробирался по извилистому ходу, спотыкаясь в потемках на каждом шагу. Ощущение было такое, словно он трясется рысью по булыжной мостовой, и ни желания, ни сил продолжать путешествие у него почти не осталось. Абель Доргендорф мчался вперед, невзирая на упитанные телеса, как будто сам дьявол гнался за ним по пятам.
Сен-Жюсту не давал покоя вопрос: откуда взялся пистолет у проклятого недоноска? Ответ он нашел быстро, ответ настолько очевидный, что он обругал себя последними словами за глупость и неосторожность: разумеется, к этому приложил руку Максимилиан Лотарингский. Архиепископ превратил камеру своего протеже Лафайета, по меркам тюрьмы, в роскошные покои. Конечно же, он снабдил его также и оружием. Одно утешало сподвижника Робеспьера: уверенность, что маркиз мертв.
Сен-Жюст так думал. Но он ошибался. Стражники нашли маркиза с огнестрельным ранением в боку. Оно могло оказаться намного серьезнее, если бы прицел сместился всего на несколько сантиметров. Маркизу повезло. Пуля прошла сквозь тело навылет и впилась в мягкий цементный раствор, скреплявший два каменных блока. Его жизнь не подвергалась опасности. Но душу терзали страх и смятение. Приорат явно находился на грани катастрофы. Но главное, смертельная угроза нависла над наследниками рода. Необходимо немедленно предупредить их об опасности. Только бы успеть…
47
Жизор, 2004 год
Один лишний рецепт. Один рецепт оказался лишним. Каталина уже дважды сверила тексты. Она во второй раз заканчивала трудоемкий и утомительный процесс обработки результатов и не ошиблась.
Каталина действовала методично: сначала она переписала по порядку названия всех рецептов из «Кодекса Романовых», напечатанных в сборнике Шилы и Джонатана Рут. Потом она проделала аналогичную работу с другой книгой, специально купленной в качестве подспорья. Далее она убедилась: рецепты из обоих источников идентичны. И наконец, она сравнила свой список с рецептами из машинописного экземпляра деда, переведенного на испанский.
И один рецепт оказался лишним. В тексте «Кодекса» деда имелся лишний рецепт.
Было три часа ночи, а самолет вылетал из Парижа в одиннадцать утра. Самое время подвести окончательный итог: расхождение существовало. И здесь особое значение приобретала вроде бы незначительная деталь, одна из множества деталей, случайных на первый взгляд, тем не менее встречавшихся на каждом шагу, когда дело касалось Клода. Заглавие его версии «Кодекса» имело два «р» вместо одного: «Кодекс Романовых».
— Нет, не с двумя «р», а с одной лишней буквой «р», с одним лишним рецептом, — сказала Каталина, глядя в потрескивающее пламя камина.
Рецепт-фантом в дедовой копии затесался среди описаний кушаний, не одобряемых да Винчи, хотя его слуга и повар, Баттиста де Вилланис, упрямо ему их стряпал. В черный список угодили: заливное из козленка, конопляный хлеб, пудинг из цвета бузины, пудинг из личинок саранчи (на самом деле включавший такие ингредиенты, как миндальные орехи, цветы бузины, мед, грудка каплуна и розовая вода), корнеплоды вроде брюквы, медальоны из угря, пирог с побегами винограда, отварная требуха и «испанское блюдо» без названия, готовившееся из рисовой муки, козьего молока, грудки каплуна и меда. К последнему яству да Винчи питал особое отвращение и находил, будто оно вызывает рвоту и головокружение, малопитательно и даже ослабляет зрение и вызывает слабость в ногах. И конечно же, маэстро советовал читателям воздерживаться от этого кушанья, которое подают только в одной таверне в центре Флоренции, где меню не баловало разнообразием и выбирать было не из чего и где, по словам Леонардо, обедали только безумцы.
