9.25
– Боже мой, – ужасается Мойл. – Это же надо. – Он держит в руках оба коробка, сравнивая фальшивку с оригиналом, поворачивая то тыльной, то лицевой стороной. – Конечно же, это подделка, очень искусно выполненная. Наверное, он ее по снимку в каталоге рисовал. Точная копия – даже трещинка в ламинатной пленке, и та подделана! Теперь вы видите, почему я попался?
– Да, вижу, – отвечает Фрэнк, – но все-таки не понимаю, почему вы повернулись к нему спиной. Этой было непростительной оплошностью.
– Но он казался порядочным человеком!
– Они все кажутся порядочными, мистер Мойл.
– Вы правы. И знаете, теперь мне вспоминается, как он странно себя повел тогда – вдруг резко раздумал покупать этот коробок… Он так себя вел, как будто ему не терпелось отсюда поскорее выбраться.
– Так оно и было.
– Ну, вы же засекли его, и это главное, – продолжает Мойл. – Вы его поймали, вы вернули мне подлинный «Rat Tandoori». Все хорошо, что хорошо кончается, правда? – Он с надеждой вскидывает брови.
– Я обязан упомянуть в своем отчете, что вы повернулись к покупателю спиной.
Мойл медленно кивает головой, переваривая услышанное.
– Я так и думал. Такая ошибка может стоит рабочего места, да?
– Уверен, что до этого не дойдет. Немного урежут пенсионные кредиты. Так, по рукам шлепнут.
Мойл издает покорный смешок:
– Ну, это уж я как-нибудь переживу. Главное – что вы вернули мне коробок, и за это я, как и все истинные филуменисты, искренне благодарен вам, мистер Хаббл. От всей души.
– Это входит в мои обязанности.
Мойл бережно помещает подлинник в футляр, а точную копию презрительно швыряет в мусорную корзину.
– Вам, наверное, кажется немного странным мое увлечение этими картонными пустячками, – произносит он с самоуничижительной усмешкой. – Большинство людей находят его непостижимым. Например, моя бывшая жена. Хотя это куда больше говорит о ней самой, чем обо мне.
– Должен признаться, я не способен разделять подобных восторгов.
– Значит, вам не понять душу коллекционера!
– Но я тоже собираю разные вещицы. Завладеваю ими. Чаще всего это происходит случайно.
– А затем, незаметно для вас, ваши вещицы вдруг сами завладевают вами, правда? – Это скорее утверждение, нежели вопрос.
– Я стараюсь на них смотреть трезво.
– Тогда вы не коллекционер, – заявляет Мойл. – Взгляд коллекционера всегда как будто перекошен, искажен. Он видит только то, чем одержим. Все остальное отступает на задний план. Я знаю, о чем говорю. – Он издает безнадежный вздох конченного человека. – Но не смею вас дольше задерживать. Мне известно, что ваш служебный долг не позволяет вам вступать в личные беседы с сотрудниками. Еще раз благодарю вас, мистер Хаббл. Я перед вами в долгу и буду рад, если хоть чем-то смогу отплатить вам. Правда. Если у меня когда-нибудь появится возможность хоть что-то для вас сделать, я это сделаю. Все что угодно, уверяю вас.
– Просто присматривайте внимательнее за своим товаром, – отвечает Фрэнк.
13
Семь: в Библии указывает на «множество сыновей», например, 1 Цар. 2: 5 – «…даже бесплодная рождает семь раз, а многочадная изнемогает»
9.26
Наверху, в Зале заседаний, Чедвик с присущей ему деловитостью и ловкостью справляется с дневными обязанностями и, не прерывая разговора, набивает на компьютере памятки и ценные указания.
Сейчас братья обсуждают пожар, вспыхнувший на прошлой неделе на одном из складов, принадлежащих «Дням». Чедвик рассказывает, что в ходе досконального внутреннего расследования был найден виновный – уволенный оператор грузоподъемника, затаивший обиду. Однако, поскольку ночной сторож заметил и потушил огонь, прежде чем пламя успело причинить большой ущерб, и к тому же уничтоженные товары были застрахованы, братья единогласно голосуют за то, чтобы не преследовать поджигателя. Такое решение вызвано отнюдь не великодушием, а исключительно нежеланием иметь дело с судами. Братьям нравится думать, что «Дни» – это как бы государство в государстве, подчиняющееся собственным законам; а обращение к обычным правовым процедурам может бросить тень или даже запятнать тщательно оберегаемую репутацию полной суверенности их магазина.
Следующий пункт повестки дня – возможность введения новой, еще более низкой категории счета. Эту идею выдвигает Питер, который – как он сам не ленится лишний раз всем напомнить – был прежде инициатором введения «алюминия»; пару лет назад, когда дела резко пошли на убыль и впервые месячные цифры принесли дефицит, это решение помогло им выкарабкаться. Теперь продажи снова падают – хотя, спешит добавить Питер, все по-прежнему в пределах нормы, – и потому было бы неплохой идеей впустить на порог «Дней» очередной слой населения.
Серж любопытствует, как же намерен окрестить Питер эту новую ступень. «Оловянной»? «Свинцовой»? Или, может, «ржавым железом»?
Питер замечает, что «медь» звучит неплохо.
Чедвик высказывает сомнение: а не станет ли появление нового счета, доступного практически любому, роковым для имиджа эксклюзивности, благодаря которому «Дням» и удается привлекать и удерживать, свою клиентуру? Если уж опускаться до такого уровня, рассуждает он, то почему бы тогда вовсе не распахнуть двери для всех желающих?
Понди соглашается. Конечно, введение новой категории счетов обернется для магазина дополнительной прибылью, но ведь наиболее богатые покупатели, клиенты с многолетним стажем, могут счесть, что первый и (разумеется) крупнейший гигамаркет в мире чересчур уж занизил планку, и в знак протеста переметнутся в другой гигамаркет – в качестве возможного кандидата приходит на ум брюссельский «Евро-Март», хоть он и бездарно построен, и плохо организован. К тому же именно усилия, затрачиваемые для того, чтобы стать владельцем счета в «Днях», и делают этот магазин столь привлекательным в глазах многих людей. Ведь не станешь высоко ценить то, за что не пришлось как следует побороться.
Питер соглашается с этим доводом, и при голосовании сам поднимает руку против собственного предложения; в результате оно отклоняется единодушно.
Далее Чедвик оглашает список последних просьб о благотворительных пожертвованиях, представленных на рассмотрение братьев. Голосование по каждому производится отдельно. Кампании по правам человека отметаются сразу же. Самые дешевые изделия и сырье, по непостижимому совпадению, поставляют магазину как раз те страны, чьи правительства весьма вольно трактуют понятие «демократии», а потому братья не желают публично осуждать диктаторские режимы или военные хунты, приносящие им дополнительную прибыль. Борцы за права животных, защитники природы, лоббисты, ратующие за разоружение, – все это слишком шатко в политическом отношении. Остаются общества инвалидов, художественные фонды и проект, предусматривающий отправку городских детей на двухнедельный отдых за город: вот наименее спорные и наиболее вероятные получатели бескорыстной (и позволяющей уйти от части налогов) помощи от «Дней»; к тому же такая помощь способна заметно поднять престиж магазина.
