В связи со всем вышесказанным напрашивается вывод, что гипнагогический делирий – это нечто страшное. В какой-то степени так оно и есть, но (если говорить обо мне) галерея образов, зачастую фантастических и загадочных, не имеет свойства внушать ужас. Но, будто в противовес тем случаям, когда ничем не примечательный профиль вдруг разворачивается к вам лицом и прожигает вас безумным взглядом, полным ярости, или теряет человеческие черты, запоминаются и более редкие моменты, когда в ореоле мягкого желтого света является отчетливый образ чего-то прекрасного, выплывает и потом растворяется, превращаясь в ничто, в воспоминание об исчезнувшей фантазии. Самое неприятное в этих видениях – ожидание судорог и подергиваний, тех толчков, в результате коих наступает полное пробуждение и бессонница, которую эти толчки однозначно предвещают.
Я несколько забежал вперед в преддверии разговора на эту тему, которой Джек уже коснулся, беседуя со мной в баре, куда к тому моменту начали перекочевывать из большого зала первые посетители, закончившие обедать, и стали прибывать клиенты из других окрестных ресторанчиков, решившие провести вторую половину вечера в нашем заведении. Я сказал Джеку:
– Полагаю, сейчас ты поведаешь мне, что все эти напасти происходят из-за злоупотребления спиртным.
– По крайней мере, эти вещи очень связаны между собой.
– Прошлый раз, когда мы обсуждали этот вопрос, ты говорил, что увлечение алкоголем может привести к эпилепсии. Но ведь нельзя нажить себе одновременно и то, и другое.
– Почему бы и нет, если в основе одна и та же причина. В любом случае вопрос об эпилепсии – очень тонкая штука. Я не могу гарантировать, что у тебя никогда в жизни не будет эпилептического припадка или что ты никогда не сломаешь ногу; но я берусь утверждать, что в данный момент никаких симптомов эпилепсии у тебя не наблюдается. Однако должен сообщить тебе еще кое-что, а именно: во всем этом кроется нечто более сложное, чем просто зависимость между твоими выпивками и твоими судорожными подергиваниями. Стресс. Все дело в стрессе.
– Спиртное снимает все стрессы.
– Поначалу. Послушай, Морис, только давай без этого. Ты двадцать лет не расстаешься с бутылкой, так что не мне читать тебе лекции о порочном круге, и как люди опускаются шаг за шагом до самой последней стадии, и все такое прочее. Я же не требую от тебя полностью отказаться от спиртного. Это было бы совсем глупо. Чуть сбавь свою дозу. Старайся продержаться до вечера без крепких напитков. И начать желательно как можно скорее, если ты вообще собираешься дотянуть до шестидесяти. Ладно, оставим эту тему на сегодня, – мне совсем не хочется, чтобы ты сейчас сидел за столом, как костлявая на пиру. Пойди-ка опрокинь стаканчик своего любимого, потом пробегись между столиками, извинись перед людьми, что там у тебя кусочки собачьего дерьма попадаются в пудинге вперемешку с почками и говядиной, а я пока развлеку разговорами наших птичек.
Примерно так, как он расписал, все дальше и происходило; в конечном итоге я освободился намного позже, чем предполагал, – по причине обстоятельного и громогласного обзора моих блюд, с которым выступил балтиморский гость, прочитавший свой доклад с такой скоростью, будто он обращался к огромной аудитории законченных дебилов. Выслушав все и ответив столь же витиеватыми фразами, я откланялся и отбыл на нашу жилую половину.
Из спальни моей дочери доносился мужской голос, бубнивший о чем-то авторитетно и отчасти брюзгливо, с сильным центральноевропейским акцентом. Тринадцатилетняя Эми, худенькая и бледненькая, сидела на кровати, наклонившись вперед, поставив локти на колени и подперев голову руками. Окружающие предметы говорили более чем красноречиво о ее возрасте и интересах: цветные фотографии певцов и актеров, вырезанные из журналов и прилепленные к стене клейкой лентой, простенький проигрыватель в розовом пластмассовом корпусе, пластинки и их кричаще-яркие конверты, причем первые, как правило, отдельно от вторых, разбросанная одежда, которая кажется слишком узкой для той или иной части тела, целая батарея пузырьков, баночек и маленьких пластиковых бутылочек, выстроенных на крышке туалетного столика вокруг телевизора. На экране волосатый мужчина говорил лысому оппоненту: «Но последствия этого полномасштабного наступления на доллар, конечно же, проявятся далеко не сразу. Потребуется какое-то время, прежде чем мы станем свидетелями каких-то мер, предпринятых для его спасения».
Я сказал:
– Доченька, я ума не приложу, на кой черт ты смотришь это?
Эми пожала плечами, не меняя своей позы.
– Там другого нет ничего?
– Музыка по одному каналу… Ну, как всегда: скрипки и все такое… А по второму скачки.
– Ты ведь любишь лошадей.
– Люблю, но не таких.
– А чем эти тебе не нравятся?
– Все по линеечке.
– Что ты имеешь в виду?
– Все рядами.
– Не понимаю, почему ты решила, что нужно обязательно включать телевизор и смотреть что попало. В любом случае нельзя ведь… Мне хотелось бы хоть иногда видеть тебя с книгой в руках.
– Но вы должны понимать, что этот вопрос изначально никак не связан с Международным валютным фондом, – сказал высокомерно с экрана волосатый мужчина.
– Доченька, сделай потише, ради бога. А то ничего не слышно… Вот так лучше, – сказал я после того, как Эми, не отрывая глаз от экрана, потянулась худой рукой с длинными пальцами к коробочке дистанционного управления у себя под боком и превратила голос волосатого типа в удаленные выкрики. – Теперь послушай, сегодня к нам на ужин пришли доктор Мейбери с женой. Они поднимутся сюда наверх с минуты на минуту. Что если тебе накинуть сейчас ночную рубашку, почистить зубы, заглянуть к нам на минутку и поговорить с ними немного, а потом сразу спать?
– Нет, не хочется.
– Но они же нравятся тебе. Ты всегда говорила, что они тебе нравятся.
– Папа, мне не хочется.
– Ну тогда пойди и скажи спокойной ночи деду.
– Я уже сказала.
Стоя около ее кровати и страдая от мысли, что я не знаю, как сделать жизнь своей дочери счастливой, я наткнулся взглядом на то место у окна, где висела фотография ее покойной матери. Не знаю, как так произошло, ведь я не сделал при этом никакого движения, но Эми, не отрывая взгляда от экрана, похоже, догадалась, куда я смотрю. Она зашевелилась слегка, словно у нее затекли ноги. Я вдруг сказал, стараясь придать голосу бодрости:
– Знаешь что, завтра утром мне снова нужно в Болдок. У меня там дела, но на них уйдет минут пять, так что давай ты поедешь со мной и мы выпьем там чашечку… Возьмем тебе пепси-колу.
– Ладно, папочка, – сказала Эми примирительно.
– Ну, я заскочу еще раз минут через пятнадцать, чтобы пожелать тебе спокойной ночи, и надеюсь, что к тому времени ты уже будешь в кровати. Не забудь почистить зубы.
– Ладно.
