Он оказался не в состоянии не только логически рассуждать об этом — он едва помнил, что они с Кристиной говорили друг другу в доме Уэлчей, — но даже вызвать в памяти вкус ее губ, знал только, что поцелуи были восхитительные. От мысли о свидании Диксона уже трясло, он вскочил и забегал по комнате. Вот бы удалось убедить себя, что Кристина все равно не появится, — тогда ее появление можно было бы расценивать как невероятный подарок судьбы. Мешало видение, крайне яркое, Кристины, идущей к нему через гостиничный холл. Затем Диксон обнаружил, что отлично визуализирует ее лицо, выглянул в окно и стал блуждать взглядом по задворкам, освещенным ярким солнечным светом. Диксон понял: ее лицо, когда свободно от привычной холодноватой маски, представляет целый ряд физиономических аллюзий. Причем кое в каких лицах из этого ряда ее в жизни не заподозришь. Имеется в этом ряду и перманентная улыбка канатной плясуньи — или партнерши в танце апашей; «объективистский» прищур дочки богатых родителей, моционящей на ослепительной яхте; обреченность, проскальзывающая у девушек с обложки; взгляд исподлобья, свойственный толстым и некрасивым девочкам. Как бы то ни было, все это лица женские. Диксон закашлялся при мысли, что Маргарет не раз напоминала ему лицом одного летчика. Летчик имел неопределимый акцент и очки-консервы, служил, соответственно, в ВВС и, на памяти Диксона, только и делал, что подметал в офицерской лавке, вытирая нос рукавом.
Чтобы забыть о паршивце летчике, Диксон открыл буфет, где хранились курительные принадлежности и аксессуары к ним — памятники, можно сказать, его бережливости, причем местами очень дорого давшиеся памятники. Никогда Диксон не мог позволить себе курить сколько хочется. Данный арсенал запечатлел историю попыток курить сколько хочется, привязанную к новым способам этим заниматься. Итак, в буфете лежали: пересохший пакет дешевого сигаретного табака, трубка из вишневого дерева, красная упаковка сигаретной бумаги, упаковка ершиков для чистки трубок, сигаретная машина в кожаном чехле, четырехчастный станок для трубок, мятый пакет дешевого трубочного табака, упаковка ватных фильтров (они знаменовали новый этап), никелевая сигаретная машина, глиняная трубка, трубка из корня эрики, синяя упаковка сигаретной бумаги, упаковка травяной курительной смеси (гарантированно не содержащей никотина и других вредных веществ. Это-то ему зачем?), ржавеющая жестянка дорогого трубочного табака, упаковка меловых трубочных фильтров. Диксон достал из кармана сигареты и закурил.
В недрах буфета сгруппировались пустые пивные бутылки — олицетворение единственного действенного способа экономить. Бутылок было девять, две — с эмблемой возмутительно отдаленного паба; Диксон купил там пиво с намерением выпить в автобусе по пути с ужина в Обществе последователей Тойнби
[19]
. Еще в феврале. Надеялся промыть рану, нанесенную выступлением Маргарет, однако надежды не оправдались: Маргарет села рядом — и наложила вето на проект, исходя из дисциплинарных соображений (в автобусе было полно студентов, почти все тянули пиво из горла). Диксон поежился, стал отгонять видение посредством вычисления суммы за сдачу остальных семи бутылок. Вышло два шиллинга восемь пенсов — куда меньше, чем он предполагал. Диксон решил не вдаваться в подробности финансового положения. Он как раз доставал записи к «Милой Англии», когда раздался стук в дверь и вошла Маргарет. На ней было зеленое платье с огурцовым узором и псевдобархатные туфли.
— Здравствуй, Маргарет, — сердечно произнес Диксон. Сердечность диктовалась угрызениями совести. А почему, собственно, он должен угрызаться? Он оставил Маргарет с Гор-Эркартом; ну так это было только тактично, разве нет?
Маргарет разразилась прищуром, призванным показать неуверенность в идентичности персоны, находящейся в комнате, персоне Джима Диксона; этот прищур и сам по себе уже неоднократно полностью выбивал последнего из колеи.
— А. Здравствуй.
— Как дела? — продолжал фальшивить Диксон. — Присаживайся. — Он подвинул просторное колченогое кресло — такие водятся в курительной клуба «Пэлл-Мэлл». В комнате кресло занимало чуть ли не половину оставленного кроватью пространства. — Сигарету будешь? — Чтобы Маргарет не сомневалась в искренности хотя бы последнего предложения, Диксон потряс пачкой сигарет.
Не сводя с него прищура, Маргарет медленно наклонила голову, как врач в знак того, что надежды нет. Лицо у нее было желтоватого оттенка, ноздри словно защипнуты. Она продолжала стоять — и молчала.
— Как дела, Маргарет? — повторил Диксон, рывком натянув улыбку.
Маргарет снова кивнула, чуть замедленнее, и примостилась на подлокотнике, чем вызвала резкий скрип. Диксон швырнул пижаму на кровать и сел на плетеный стул, спиной к окну.
— Джеймс, ты меня ненавидишь, да? — спросила Маргарет.
Диксон подавил желание броситься на нее, пришпилить к спинке кресла, наорать в лицо, запихнуть бусину в ноздрю.
— Ты о чем, Маргарет?
Ей понадобилось пятнадцать минут, чтобы объяснить, о чем, собственно, она. Она говорила быстро и бегло, ерзала на своей курошести, ноги пинали воздух, словно под молоточком невролога, голова дергалась в попытках вернуть на место воображаемые выбившиеся волосы, большие пальцы на руках сгибались и разгибались. Почему он так жестоко бросил ее на балу? Или нет: она, и он, да и все остальные знают почему. А вот интересно, что он себе вообразил? Или опять нет: как он мог так с ней поступить? Диксон выдал сколько сумел по этим и смежным вопросам, а взамен получил информацию о том, что «все трое Уэлчей жаждут его крови» и что Кристина нынче за завтраком пренебрежительно о нем отозвалась. Гор-Эркарта Маргарет старательно замалчивала, если не считать касательной атаки на «невоспитанность» Диксона — кто же, дескать, уходит, не попрощавшись с такой важной персоной? Диксон знал по опыту: контратака себе дороже, но для инстинкта самосохранения был слишком зол. Убедившись, что о Гор-Эркарте Маргарет больше не упомянет, он (сердцебиение чуть усилилось) сказал:
— Не понимаю, из-за чего сыр-бор. У меня сложилось впечатление, что все идет по твоему плану.
— По какому еще, черт возьми, плану?
— Ты просто вцепилась в этого Гор-Эркарта, для меня минутки не нашла. Скажешь, нет? Если ты удовольствия не получала, значит, план реализовывала. Я такой показухи в жизни не… — Диксон заглох на полуслове, не в силах синтезировать требуемое количество праведного гнева.
Маргарет округлила глаза:
— Уж не имеешь ли ты в виду…
— Еще как имею; именно это и имею.
— Джеймс… ты сам не понимаешь… ты запутался, — произнесла Маргарет трудно, по складам, словно разговорник читала. — Моему изумлению нет предела. Я просто… не знаю, как реагировать. — Ее затрясло. — Я с ним всего пару минут поговорила, а ты… ты с такими обвинениями. Ты думаешь, я его окрутить хотела? Ты ведь это имел в виду? Ведь это? — Она перешла на визг.
