Диксон спрыгнул на пол; он также слегка пыхтел.
— Считайте, что сосредоточил.
— При нашей последней встрече, Диксон, я велел вам оставить Кристину в покое. Мне стало известно, что вы не вняли. Может быть, начнем с ваших объяснений?
— То есть вы полагаете, что я не оставил Кристину в покое?
— Бросьте, Диксон. Со мной этот номер не пройдет. Я знаю, вы пригласили ее на чай, и вчера эта убогая чайная вечеря состоялась. Видите, я прекрасно осведомлен.
— Значит, она вам рассказала?
Бертран под бородой сжал губы; бороде, к слову, не повредила бы пара-тройка взмахов гребня.
— Нет-нет, — процедил он. — Вы совершенно не представляете, что она за человек, если допустили подобную мысль. Нечего по себе других судить. Если хотите знать — надеюсь, для вас это будет ударом, — информация поступила от одного из ваших так называемых приятелей, что живет в этом доме. Он сообщил моей матери. Что, Диксон, довольны? Все вас на дух не выносят, и, видит Бог, я понимаю почему. Ну и как вы объясните свое поведение? Я вас внимательно слушаю.
— Боже, — усмехнулся Диксон. — Боюсь, эта задача мне не по силам. Объяснить мое поведение… Поистине, Уэлч, вы требуете невозможного. Не представляю человека, способного объяснить свое поведение. — Диксон смотрел на Бертрана в упор и переваривал новость о последнем ударе Джонса — кто, как не Джонс, мог донести? Впрочем, новость требовала дальнейшей проработки и оргвыводов и потому была временно задвинута.
— Прекратите! — Бертран побагровел. — Я вас предупредил: держитесь от Кристины подальше. Когда я подобные вещи говорю, то рассчитываю, что у адресата хватит мозгов повиноваться. Почему вы не повиновались? А?
Его бешенство, наложенное на факт визита, определенно было избыточно в свете решения Диксона не продолжать с Кристиной (вызванного иными мотивами) и, следовательно, вывести войска. Однако Диксон не хотел отказывать себе в удовольствии снайперского выстрела, для чего и придержал информацию.
— Я, Уэлч, не повиновался, потому что не захотел.
Последовала пауза, в продолжение которой Бертран дважды порывался залаять. Глаза его более, чем когда-либо, напоминали вогнутые донышки пивных бутылок. Наконец, уже спокойнее, он произнес:
— Вы, Диксон, похоже, не вполне понимаете, чем это для вас чревато. Так я вам объясню.
Бертран взгромоздился на подлокотник пэлл-мэлловского кресла и снял берет, к слову, представлявший весьма нетривиальное сочетание с темным костюмом, белой сорочкой и галстуком, изукрашенным виноградными лозами. Диксон сел на кровать, она слабо вякнула.
— То, что происходит между мной и Кристиной… — Бертран запустил пальцы в бороду, — очень серьезно. У наших отношений изрядный стаж. И я, чтоб вы знали, с ней не только ради банальных перепихов. Я пока не хочу жениться, но вероятность, что через пару лет я женюсь на Кристине, однозначно присутствует. Я клоню к тому, что связь эта долгосрочная, определенно долгосрочная. Кристина еще очень молода и неопытна, даже для своего возраста. Похищения с балов и приглашения в затрапезные гостиницы на тайные чаепития для нее в новинку. Вполне естественно, что они льстят ее самолюбию и внушают уверенность в своих женских чарах. Но это пройдет. Слышите, вы: это пройдет. Очень скоро приятное возбуждение сменится чувством вины. Кристина проклянет день, когда встретилась с вами. И вот тут-то начнутся проблемы. Я ее знаю: она будет разрываться между необходимостью дать вам отставку и брезгливой жалостью к вам. Она будет страдать из-за собственной двойной игры — ей пока неизвестно, что меня проинформировали о вашей последней встрече, — и из-за всей аферы в целом. А поскольку мне такие осложнения не нужны, я намерен пресечь ее метания на самой ранней стадии. Я Кристину, что называется, обтесал — один Бог знает, чего это стоило. Мне не улыбается начинать все с начала. Короче говоря, Диксон, паситесь на своем поле, а на чужое рот не разевайте. Ваше теперешнее поведение вредит прежде всего вам. Но не только: вы портите жизнь Кристине и создаете неудобства мне. Кристина пробудет здесь еще несколько дней. Очень рассчитываю, что вы учтете все вышесказанное и не изгадите ей остаток отпуска. Ну как, различаете смысл в моих словах, крот вы несчастный?
Диксон давно уже курил — зажег сигарету на «льстят ее самолюбию». От Бертрана он не ожидал такой проницательности, и незачем Бертрану упиваться эффектом.
— Как вы любезно изволили намекнуть, мое зрение не дает полной картины, — произнес Диксон, очень надеясь на небрежность тона. — Например, смысл слов «я обтесал Кристину» мне неясен. По-моему, вы себе льстите. Ну да вам виднее. Зато с высоты своего полета вы простую вещь упустили: все вышесказанное верно лишь в том случае, если верны ваши гипотезы.
— Мои гипотезы верны, юноша, абсолютно верны, — заявил Бертран. — Это-то я и пытаюсь вам внушить.
— Насчет внушить — я заметил. Только не рассчитывайте на мою слепую веру. Теперь моя очередь высказаться. Слушайте. Серьезные, долгосрочные отношения — это не про Кристину и вас. О нет — это про Кристину и меня. Хотите знать, что на самом деле происходит? Не я тщетно пытаюсь отбить у вас Кристину, а вы тщетно пытаетесь отбить ее у меня. Но это пройдет, Уэлч. Это пройдет. Ну что, различаете смысл в моих словах, орел вы наш?
Бертран вскочил и укрепился подле кресла, несколько расставив ноги. Заговорил ровным голосом, но сквозь зубы:
— Диксон, сделайте над собой усилие, зафиксируйте мою мысль в своих так называемых мозгах. Я всегда беру то, что мне нравится. И всяким убогим, недоделанным диксонам лучше убираться с дороги подобру-поздорову. Вы этого учесть не желаете. Кристина со мной, потому что я имею на нее право, понятно вам? Если я положил на что-то глаз, мне уже плевать на средства — я все равно свое получу. Это единственный закон, которому я подчиняюсь; это единственный способ преуспеть в нашем мире. Мы с вами, Диксон, находимся в разных весовых категориях — в этом-то и проблема. Распетушились — поищите себе ровню, тогда, может, у вас и будут шансы. А со мной вам только нокаут и светит.
Диксон сделал шаг вперед:
— Ваше время на исходе, Уэлч. Скоро при появлении вашей персоны никто и не подумает порскнуть с дороги. Воображаете, будто вы полубог, только потому, что ростом вышли и холсты марать научились. И все бы ничего, будь вы действительно полубогом. Но вы не полубог, Уэлч; вы лгун, вы сноб, вы хвастун, вы дурак. Думаете, у вас восприимчивость развита? Ничего подобного: вы только чужое мнение воспринимаете, больше ничего. Вы раздражительный, обидчивый и тщеславный, но никак не восприимчивый. — Диксон сделал паузу, однако Бертран по-прежнему только смотрел на него и перебивать, похоже, не собирался. — Мните себя великим любовником, но и это неправда: вы настолько меня боитесь — меня, не человека, а крота, по вашим же словам, — что не поленились притащиться ко мне домой и устроить сцену, как ревнивый муж. Вот вы мне тут рассказываете, как много для вас значит Кристина, однако это вам не мешает параллельно крутить роман с замужней женщиной. Видите, насколько вы изолгались? Не то чтобы я возражал — просто вы в своем глазу бревна не приметили…
