По мере сгущения транспортного потока, каковое сгущение свидетельствовало о близости города, у водителя прогрессировала психопатическая забота об интересах прочих участников дорожного движения. Что бы ни возникало в поле зрения этого человеколюбца — от мебельного фургона до детского велосипеда, — он сбавлял скорость вдвое, то есть до четырех миль в час, а рукою производил жесты, характерные для Виттовой пляски, под которыми разумел «только после вас». «Чайники» практиковались в заднем ходе; домохозяйки вспоминали «еще одну, последнюю» новость в непосредственной близости от капота; малыши ковыляли за оброненными игрушками под самые колеса. Диксон озирался в поисках часов, но нет: обитатели этого болота просыпались исключительно попреследовать вымирающих прелюбодеев и были слишком бедны и еще более скупы… Впереди, ярдах в тридцати, замаячило тяжеловесное здание станции; Диксон очнулся, бросился в проход, скатился по лестнице. Прежде чем автобус достиг остановки, Диксон выскочил на шоссе, пересек его и вылетел к билетным кассам. Станционные часы показывали без тринадцати два. Не успел Диксон отвести взгляд, как минутная стрелка дернулась и совершила очередной прыжок. Диксон практически повис на заграждении. Перед ним вырос суровый страж.
— С какой платформы на Лондон отходит? Пожалуйста, поскорее!
Страж внимательно оглядел Диксона, будто прикидывал возможную реакцию на неуместное проявление чувства юмора.
— Расслабьтесь: времени полно.
— Что?
— Следующий поезд на Лондон в восемь семнадцать.
— В восемь семнадцать?
— И без вагона-ресторана.
— А как же на час пятьдесят?
— Такого поезда нет. Вы, случайно, не перепутали с поездом на час сорок?
Диксон сглотнул.
— Да, вероятно. Благодарю вас.
— Мои соболезнования.
Диксон автоматически кивнул и отвернулся. Не иначе Билл Аткинсон неправильно записал со слов Кристины. Хотя нет: подобные ошибки не в его стиле. Может быть, ошиблась Кристина? Какая разница. Диксон добрел до выхода, остановился и стал смотреть на залитую солнцем площадку. По крайней мере у него есть работа. А на Кристину он выйдет через Гор-Эркарта. Соображение не утешило: Диксон чувствовал, что опоздал и опоздал безнадежно. Ладно, он видел Кристину, он говорил с Кристиной, причем не раз — спасибо Господу и за это.
Вялая мысль остановилась на дальнейших действиях. Из-за почтового вагона выруливал автомобиль с помятым крылом. Было в этом автомобиле что-то смутно знакомое. Рыча как бульдозер, автомобиль шел прямо на Диксона. Рык сменился душераздирающим скрежетом бампера о бровку тротуара. Автомобиль застыл. Из него выбралась довольно высокая молодая блондинка в лиловом костюме, перекинула плащ через локоть, подхватила чемодан и почти побежала в направлении Диксона.
Диксон скрылся за колонной со всей поспешностью, на какую способен человеке прободением диафрагмы. Как мог он — он! — не учесть манеры вождения Уэлча?
Глава 25
Очередной припадок механического бешенства возвестил, что Уэлч еще в машине. Отлично; может, у него указания типа: «Отвезешь — и сразу назад». Поле зрения сузилось до масштабов сиюминутной ситуации. Кристина приближалась, судя по стуку каблучков; Диксон врос в колонну. Кристина вошла в холл и сделала несколько шагов. Теперь она находилась в четырех-пяти футах. Она повернула голову, увидела Диксона и расплылась в улыбке, которую Диксон идентифицировал как выражение большой и чистой любви.
— Ну, значит, тебе сообщили о моем звонке, — сказала Кристина. Она выглядела хорошенькой до карикатурности.
— Кристина, давай скорей сюда. — Диксон затащил ее за колонну. — Так надо.
Она огляделась и уставилась на Диксона.
— У меня же поезд отходит!
— Не отходит, а отошел. Придется ждать следующего. Или не ждать.
— Судя по часам, у меня еще целая минута. Я бы успе…
— Говорю тебе, поезд ушел. В час сорок.
— Не мог он уйти.
— Еще как мог. Я спрашивал смотрителя.
— Но мистер Уэлч сказал, поезд в час пятьдесят.
— Ах вот оно что. Тогда понятно. Мистер Уэлч перепутал.
— Ты уверен? А почему мы прячемся? Мы ведь прячемся?
Диксон не ответил. Колонна скрывала его объятие. Он выглянул. Уэлч припарковался возле главного выхода.
— Да, прячемся. Сейчас старый пень уберется, и мы пойдем чего-нибудь выпьем. — Лично Диксон начал бы с восьми порций виски. — Ты ведь пообедала?
— Лучше сказать — поприсутствовала за обедом. Мне кусок в горло не лез.
— Не похоже на тебя. Ну да я тоже не обедал. Значит, вместе поедим. Неподалеку есть приличная гостиница. Я бывал там с Маргарет.
Чемодан Кристины они оставили в камере хранения и вышли на площадь.
— Хорошо, что старине Уэлчу не вздумалось лично посадить тебя на поезд, — заметил Диксон.
— Да… Хотя я его просила.
— Ты не виновата. — Неизбежная новость усиливала мандраж. Диксону хотелось уверить себя, что новость скверная — тогда бы появился шанс, что она хорошая. Чесались затылок и спина; последняя — вне зоны досягаемости.
— Я не могла больше у них оставаться. Они мне все осточертели, все. А вчера вечером еще одного принесло, будто прежних мало.
— Еще одного?
— Вообрази. По имени Митчелл или как-то так.
— А, понял. Ты имеешь в виду Мишеля.
— Наверно. Я решила ехать первым же поездом.
— Да что случилось? Что ты хотела мне сказать? — Диксон отчаянно настраивал себя на самую непредсказуемую, самую гадкую гадость.
Кристина подняла взгляд. При виде ее глаз Диксону снова пришла метафора про синьку.
— Я развязалась с Бертраном. — Тон был, словно речь шла о чистящем средстве, которое не соответствует заявленным характеристикам.
— Серьезно? Насовсем?
— Насовсем. Рассказать подробнее?
— Да.
— Помнишь, как вчера мы с Кэрол Голдсмит ушли с твоей лекции?
Диксон все понял. Дыхание перехватило.
— Еще бы. Кэрол что-то тебе рассказала? Я знаю, что она рассказала.
Они невольно остановились. Старушенции, которая вздумала на них глазеть, Диксон показал язык.
— Выходит, ты с самого начала знал о Кэрол и Бертране, да? Я знаю, что ты знал. — Казалось, она сейчас рассмеется.
— Знал. Почему Кэрол тебе сказала?
— Почему ты мне не сказал?
— Я бы от этого в твоих глазах не вырос. Почему Кэрол тебе сказала?
— Кэрол бесило, что Бертран принимает ее чувства как должное. Мне лично все равно, что он делал, пока не начал встречаться со мной, но с его стороны неправильно удерживать нас обеих на коротком поводке, в смысле меня и Кэрол. Кэрол сказала, Бертран просил ее остаться с ним в тот вечер, когда мы все поехали в театр. Он был уверен, что Кэрол останется, бегом прибежит. Кэрол сказала, сперва она меня возненавидела, а потом посмотрела, как Бертран со мной обращается, ну, в частности, когда мы пили херес перед лекцией. И тогда Кэрол поняла, что не меня надо винить, а Бертрана.
