Что скрывать, мнилось Хомяку прошлой кровавой ночью, что расправляется он с самборскими мещанами, погубившими его мать. Но что тогда означают его превращения? Кто дал «добро» на них — Бог или дьявол?
Тут прервались воспоминания Хомяка-человека, потому что проснулся Хомяк-нетопырь. Повозка остановилась, вокруг замелькали сапоги спутников, люди громко переговаривались, кони радостно ржали. Протопал рядом, с облучка с кряхтеньем слезши, конюх Лизун, весело выматерился и, не глядя, снял с крюка кожаное ведро. Под собою увидел Хомяк не прибитый копытами чахлый татарник проселка, а густую луговую траву. По-видимому, отряд добрался до воды и становится лагерем. И в самом деле, впереди раздался плеск, захохотали, закричали его спутники. С некоторым запозданием разобрал оборотень, что это казак Лезга похвастался, что выпьет хоть два ведра воды, а чернобородый атаман посоветовал ему сначала напоить коня. Повеяло дымком — и не вонючей дрянью пищальных фитилей, а благородным дымом от дубового сушняка. Притопал, ворча, повар пана Ганнибала, снял сповозки тяжелую кладь (котел, наверное), зашуршал мешком с припасами, ушел.
Огляделся Хомяк-нетопырь — и понял, что настал благоприятный момент для того, чтобы отцепиться от повозки. Недолго думая, он так и поступил, расправил крылья-руки, опустился на траву под задком повозки, а оттуда уже взлетел, стараясь не подниматься выше кузова, и направился к недальней опушке. Лошади зафыркали, его увидав, да тем тревога и ограничилась.
Оказавшись в густом лесу, почувствовал Хомяк-нетопырь, что только стоит ему захотеть, как обратится Хомяком-упырем — а ему надо? Упыря тотчас бы начала терзать жуткая жажда — и как ты ее утолишь, если бывшие товарищи, эти ходячие бочонки, полные вкусной крови, уселись вокруг костра кучей? Подлетел он к старому дубу, рассчитывая найти на нем дупло, — и не ошибся. Узловатая, корявая дыра в стволе затянута была паутиной, а в ней бился заблудившийся слепень. Не задумываясь, проглотил Хомяк слепня, а потом и вовсе безвкусного паука, затем, окутанный ошметками паутины, забрался в сырую темноту дупла. Почему не знал он раньше, как удобно засыпать повиснув вниз головой? Надо дождаться ночи, а уже тогда. Тут услышал он звуки возни снаружи, стряхнул дрему и осторожно высунул из дупла ушастую головку. Душа у него ушла в длинные розовые пятки, когда увидел за стволами дубов матерого медведя, копающего землю лопатой. Собрался Хомяк с духом и снова выглянул — на полянке медведя не оказалось.
Пригрезится же такая дичь! Где это видано, чтобы медведь орудовал лопатой?
Глава 13. Два висельника лучше, чем один
Хуторское малое войско продвигалось вперед проселком, быстро продвигалось, однако с оружием наготове. Сделали только остановку, чтобы избавиться от чужого мертвеца. Опять Медведь лазил на дерево, а, когда уже отъезжали, Домашний дедушка причмокнул и пропищал: «Хорошо висят!» Потом долгое время ничего особенного не происходило, впереди только погромыхивало. Вот и березовая рощица осталась позади и слева. Сопун вздохнул: он до последнего мгновения надеялся, что Змей и Зелёнка поджидают мстителей здесь. И они действительно догнали хуторское войско примерно через полверсты, при этом Змей прибежал с томною Зелёнкой на руках.
— Хоть выспались? — Это живой мертвец расслышал легкий топот догоняющих и повернулся к ним в седле, запустив над дорогою волну тяжкого духа потревоженной мертвечины.
Змей ответил ему после того, как усадил Зелёнку в телегу (Гривка, коренная, только дико покосилась на них), а сам присел на облучок рядом с домовым. А ответил Змей уклончиво:
— Это как посмотреть, мертвец Серьга.
— Ты, дядюшка Серьга, чем задавать ехидные вопросы, лучше бы раздобыл в лесу мяты и себе за пазуху положил, — сморщив носик, посоветовала русалка. И вдруг затараторила: — Почитай и не спали мы вовсе. А ты, колдун, напрасно лыбишься, потому что никакой стыдной сладости мы так и не испытали. И скрывать сей позор, как честная девица, я вовсе не намерена. Нет, вы поглядите на него, мил-друга моего: разве не красавчик? А проку — чуть.
— Ей-богу, Зелёнка, мне сейчас не до смехов — показалось тебе. И сдается мне, прекрасная девица, что это вовсе не наше дело, а твое со Змеем. Тем более что на войну едем, — Сопун сказал это осторожно, предчувствуя, впрочем, что русалка не остановится, пока не выскажет всего, что накопилось на зеленой прозрачной душе.
Красавец Огненный Змей, видно, тоже предчувствовал такое из Зелёнки словоизвержение. Ибо проговорил быстро:
— Полететь дорогу впереди разведать.
Поерзал взад-вперед на облучке, вдруг встал на него ногами, подпрыгнул — и в воздухе уже рассыпался искрами, немало напугав тем лошадей. Окончательно обратившись летучим Огненным Змеем, принялся он набирать высоту и вскоре скрылся из виду в небе.
— Разумно поступил, — заметил Сопун. — И ему оттоль все видно, и наше место ворогу не выдаст.
— Вот ведь глупенький, — проводив любезного друга глазами, проворковала Зелёнка. — Я ведь подожду, не стану на него бочку катить, пока не вернется.
Мужики: живой, мертвый и домовой — переглянулись и одновременно вздохнули.
— Вздыхают они тут! — вдруг завопила русалка, да так, что лошади едва не понесли. — Сами, окаянные, налюбились этой грешной любовью — ешь, не хочу, а я вот уже триста лет в нелепом девическом чину пребываю! Вам-то могу сказать — вас-то к чему мне стыдиться, козлы старые?
— Тьфу! — одновременно отозвались мертвец и домовой.
— И на кого это вы вздумали плевать, спрашивается?
Тогда, спасая положение, заговорил Сопун. Как довольно часто с ним случалось, не ведал он, чем закончит свою речь, однако начал, опять-таки как всегда, весьма бойко:
— Любезнейшая Зелёнка! Мы тебе по гроб жизни благодарны за то, что извела ты первого из наших супостатов, сделала славный почин. А теперь едем мы на битву, и нам, извини, не до твоих любовным размолвок со Змеем. Вот только мне любопытны стали твои слова про столь долгое твое девичество. Ведь видели мы этого последнего твоего ухажера, иноземца, коего ты оставила в виде, ты уж извини как честная девица, но из песни слова не выкинешь. Похабный был, в общем, у парня вид.
— А, вот ты о чем, колдун… — И тут Зелёнка впервые за все время знакомства с нею Сопуна пожелтела лицом, что, видимо, передавало испытываемое девицею крайнее смущение. — Как бы вам, мужикам, пояснить? Начинаешь с парнем играть, вроде и чувствуешь желание, чтобы. Ну, понимаете меня? Ну, чтобы девичество свое, наконец, потерять. А как возьмешься за щекотку, тут сразу так увлекаешься, так увлекаешься. И до того заведешься, что приходишь в себя, рукою рядом лап-лап — а играть-то уже не с кем! Все равно что с тобою, дядька Серьга!
— Если хотела ты меня уязвить, балаболка ты зеленая, то просчиталась. У меня одноединственное теперь желание: зубами загрызть убийц моей семьи.
— Ну и Велес тебе в помощь, дяденька-покойничек.
— Подумать только, как девки испортились за последние четыреста лет! — горестно пропищал Домашний дедушка. — Еще немного — и додумаются штаны на толстые свои зады напялить!
