Еще секунду поколебавшись, сыщик, наконец,
принял решение. И сразу преобразился, движения стали быстрыми, стремительными.
Папаша Гош не любит брать с места в карьер, но уж если разогнался — подгонять
не придется.
Наскоро натягивая пиджак и брюки, он сказал
штурману:
— Фокс, приведите на верхнюю палубу двух
матросов. С карабинами. Помощник капитана пусть тоже придет. Нет, не надо —
некогда все заново объяснять.
Сунул в карман свой верный «лефоше», а
дипломату протянул четырехствольный «мариэтт».
— Умеете обращаться?
— У меня свой, «герсталь-агент», —
ответил Фандорин и показал компактный, красивый револьвер, каких Гошу раньше
видеть не приходилось. И еще вот это.
Молниеносным движением он вытащил из трости
узкий и гибкий клинок.
— Тогда вперед.
Баронету Гош решил оружия не давать — мало ли
что псих выкинет.
Втроем они быстро шагали по длинному пустому
коридору. Дверь одной из кают приоткрылась, выглянула Рената Клебер — поверх
коричневого платья накинута шаль.
— Господа, что вы топочете, как стадо
слонов? — сердито воскликнула она. — Я и так из-за этой грозы уснуть
не могу!
— Закройте дверь и никуда не
выходите, — строго сказал ей Гош и, не останавливаясь, подтолкнул Ренату
внутрь каюты. Не до церемоний.
Комиссару показалось, что и дверь каюты
№ 24, где проживала мадемуазель Стамп, чуть дрогнула и приоткрылась, но к
месту ли было придавать значение пустякам в столь ответственный момент?
На палубе в лицо ударили дождь и ветер.
Пришлось кричать — иначе друг друга было не расслышать.
Вот и трап, ведущий к рулевой рубке и мостику.
У нижней ступеньки уже дожидался Фокс. С ним два вахтенных матроса.
— Я же сказал, с карабинами! —
крикнул Гош.
— Они в арсенал! — заорал ему на ухо
штурман. — Ключ от арсенала у капитана!
Неважно, поднимаемся наверх, — показал
жестом Фандорин. Лицо его блестело от капель.
Гош посмотрел вокруг и передернулся: ночь
посверкивала стальными нитями дождя, белела пенными гребнями, щерилась
молниями. Жуть какая!
Полезли вверх по чугунной лесенке, грохоча
каблуками и жмурясь от хлестких струй дождя. Гош поднимался первым. Сейчас он
был самым главным человеком на всем огромном «Левиафане», доверчиво несшем свою
двухсотметровую тушу навстречу гибели. На последней ступеньке сыщик
поскользнулся и едва успел ухватиться за поручень. Выпрямился, перевел дух.
Все, выше только поплевывающие искрами трубы
да едва различимые во тьме мачты.
Возле кованной стальными клепками двери Гош
предостерегающе поднял палец: тихо! Пожалуй, предосторожность была излишней —
море так расшумелось, что из рубки все равно ничего бы не услышали.
— Тут вход в капитанский мостик и рулевая
рубка! — крикнул Фокс. — Без приглашений капитана входить нельзя!
Гош выдернул из кармана револьвер, взвел
курок. Фандорин сделал то же самое.
— Вы помалкивайте! — на всякий
случай предупредил сыщик чересчур инициативного дипломата. — Я сам! Ох,
зря я вас послушал! — И решительно толкнул дверь.
Вот тебе раз — дверь не подалась.
— Заперся, — констатировал
Фандорин. — Подайте голос, Фокс.
Штурман громко постучал и крикнул:
— Captain, it's me, Jeremy Fox! Please
open! We have an emergency!
[26]
Из-за двери глухо донесся голос Ренье:
— What happened, Jeremy?
[27]
Дверь осталась закрытой.
Штурман растерянно оглянулся на Фандорина. Тот
показал на комиссара, потом приставил палец к своему виску и изобразил, что
спускает курок. Гош не понял, что означает эта пантомима, но Фокс кивнул и
заорал во всю глотку:
— The French cop shot himself.
[28]
Дверь немедленно распахнулась, и Гош с
удовольствием предъявил капитану свою мокрую, но вполне живую физиономию. А
заодно черную дырку в дуле «лефоше».
Ренье вскрикнул и отшатнулся, словно от удара.
Вот это улика так улика: человек с чистой совестью так от полиции не
шарахается, и Гош уже безо всяких колебаний схватил моряка за ворот брезентовой
куртки.
— Рад, что известие о моей смерти
произвело на вас такое впечатление, господин раджа, — промурлыкал комиссар
и гаркнул свое знаменитое на весь Париж. — Руки выше ушей! Вы арестованы!
От этих слов, бывало, падали в обморок самые
отпетые парижские головорезы.
У штурвала полуобернувшись застыл рулевой. Он
тоже вскинул руки, и колесо слегка поехало вправо.
— Держи штурвал, идиот! — прикрикнул
на него Гош. — Эй, ты! — ткнул он пальцем в одного из вахтенных.
— Срочно первого помощника сюда, пусть принимает корабль. А пока
распоряжайтесь вы, Фокс. И живей, чтоб вам! Командуйте машинному отделению —
«стоп-машина» или, не знаю, «полный назад», но только не стойте, как истукан!
— Нужно смотреть, — сказал штурман,
склоняясь над картой. — Может быть, еще не поздно просто взять лево.
С Ренье все было ясно. Голубчик даже не
пытался изображать негодование, просто стоял, опустив голову. Пальцы поднятых
рук мелко подрагивали.
— Ну, пойдем поговорим, — задушевно
сказал ему Гош. — Ай, как славно мы поговорим.
Рената Клебер
К завтраку Рената вышла позже всех и потому
узнала о событиях минувшей ночи самой последней. Все наперебой кинулись
рассказывать ей невообразимые, кошмарные вести.
Оказывается, капитан Ренье уже не капитан.
Оказывается, Ренье никакой не Ренье.
Оказывается, он сын того самого раджи.
Оказывается, это он всех убивал.
Оказывается, ночью пароход чуть не погиб.
