— Нет. Мы, когда сюда ехали, тормознули на несколько минут. Это не деловые. Партаков
[37]
, даже модных, на телах нет. В хорошей физической форме, лет от двадцати пяти до тридцати. Оружие хорошее. Один калашников и два G-36. И еще… — Линас, подбирая слова, щелкнул пальцами: — Они какие-то безликие, словно из инкубатора.
— Думаешь, военные?
— Вполне могут быть. — Линас зло прищурился. — Где они вас поджидали?
— У поворота на ракетную базу.
— Что они там могли делать?
— Черт знает, может, искали что-нибудь?
— Может быть, того самого уцелевшего в бою вояку? — Линас пристально посмотрел на меня.
Я промолчал. Хрен тебе, а не информация. Доверять такие вещи — себе дороже. Хотя он прав, искали наверняка Каролиса. А там ведь рядом хутор… Вида? Блин, ведь могли и найти! Черт, как все не вовремя…
Наконец из бани, вытираясь на ходу, вышел Док.
— Что с Робертом?
— Две пули, осколок, кровопотеря и наверняка контузия. — Алексей вытер бороду. — По вашей машине что, из граника шарахнули? До завтра, а то и до послезавтра проваляется без сознания, а там посмотрим, организм сильный, должен выжить.
— Должен?
— Да, должен! Мы не в клинике; все, что мог, я сделал. Считай, в полевых условиях операцию провел. Посмотрим, вроде нормально все прошло. Где Аста? Попроси ее, пусть она мне чаю сделает…
Аста
16 апреля, вечер
Нет! Тот, кто сейчас лежит в другой комнате, — это не он… Это не может быть Роберт. Надеюсь, что сейчас ты где-то рядом, что все еще с нами, и сам с удивлением смотришь на свое беспомощное тело, распростертое на смятых шерстяных одеялах. Может, даже рядом со мной, стоишь у меня за спиной и смотришь через плечо, как я пишу в твоем дневнике. И улыбаешься… Робби, ты так редко улыбался! Ведь теперь все позади. Ты будешь жить! Я так хочу! Ты должен!
Если бы ты знал, сколько раз хотела подойти к тебе, взять за руки и посмотреть в глаза. Просто посмотреть в глаза, даже не говоря ни слова… Может, даже один долгий взгляд смог бы изменить события и удержать тебя здесь, с нами? Кто знает… Теперь мне так хочется многое тебе сказать, но ты этого не услышишь. Ну почему, почему, почему я не сказала этого раньше? Ведь все мы знали, что ходим по краю пропасти, что каждый день может быть последним, и все равно — даже в аду проявилась неистребимая человеческая привычка откладывать все самое важное на некое далекое «потом», которое может и не наступить… Вот и я поддалась такой простой, такой объяснимой человеческой привычке, и все откладывала, откладывала самое важное… А объяснения всегда найдутся — настроение не то, нужно найти подходящий момент, подходящее время и место… Да разве это важно? И чем дольше пишу, тем отчетливее понимаю, что именно эти простые слова и могли удержать тебя здесь, с нами, в этом аду. Но разве я имела право удерживать? Или это просто запоздалая попытка оправдаться, снять с себя горькую ответственность за поступок, вернее — за не-поступок, и найти никому уже не нужные оправдания? Совсем я запуталась… Ведь не-поступок тоже может оказаться поступком и потянуть за собой целый ворох тяжелых последствий. Не сказанное вовремя слово, не протянутая вовремя рука… И все: момент упущен, события пошли по другому пути, и это может оказаться путь в никуда, в кромешную темноту, из которой нет возврата.
И что теперь толку утешать саму себя и представлять, что ты стоишь у меня за спиной и читаешь эти строчки! Даже если это и так (на что я очень надеюсь, потому что больше мне все равно надеяться не на что), мои слова ничего не изменят. Если бы они были сказаны вчера, они могли бы что-то изменить, а теперь? Я боюсь это произнести — может, уже поздно… Да, Робби, я понимаю, что должна была сказать это намного раньше, но и ты меня пойми — ты был очень закрытым человеком, никого никогда к себе не подпускал, и я просто не смогла решиться. Всегда в голове крутились малодушные мысли — что ты скажешь, да как посмотришь, да что подумаешь, да как это будет выглядеть… Для откровенности тоже нужно мужество, и у меня его не хватило.
Да, я знаю, что ты женат. Но сейчас… Сейчас это для меня неважно. Так хочется обнять тебя, прижать к себе, чтобы ты хоть на несколько секунд забыл об этом кошмаре, в который превратилась наша жизнь. Теперь ты без сознания лежишь на кровати, а мне остается только лить слезы над твоим дневником и писать бессмысленные слова, которые ты должен был услышать вчера. Когда примчался Линас с доктором, меня выгнали из комнаты — дескать, ничем помочь я все равно не могу, а плакать и в другой комнате можно. Левке-то проще — когда все только началось, он лег тебе на ноги, вцепился всеми когтями в камуфляж, уткнулся носом в колени и замер. Кажется, за все время он даже не шевельнулся, только прижимался к тебе, словно пытался прикрыть собой… Никакими силами его не отдерешь! Да никто Левку отдирать и не собирался, не до него сейчас. А если бы я тогда обняла тебя и уткнулась носом в шею, это что-нибудь изменило бы?! Жаль, нет у меня таких когтей, как у Левки, вцепиться не могу — намертво, чтобы не отодрали…
Айвар
17 апреля, утро
Ночью я так и не заснул — ворочался с боку на бок, вставал, курил одну за другой. До двух часов просидел рядом с Робертом, потом меня сменил Альгис — мол, ему все равно не спится, да и годы уже не те, чтобы их на сон тратить. Поднялся на второй этаж, к себе в комнату. Думал, что только до подушки доберусь — и выключусь. Ни черта подобного, хоть баранов считай! Так и промучился до самого рассвета. Когда начало светать, вышел на веранду, закурил, и вот тут меня и накрыло, словно волной… Вдруг стало страшно. По-настоящему страшно. Представил, что вчера все могло закончиться по-другому, и даже скулы судорогой свело. Это что, усмехнуться пытаюсь? Ну-ну… Увидел бы кто-нибудь — испугался, больше на оскал похоже.
Обрывки мыслей, эмоций. Не отпускает. Противное это чувство — постоянное напряжение. Словно внутри не позвоночник, а струна, тронь — звенеть начну. Или порвусь? Нет, этого не будет… Не сейчас. У Робки тоже крышу сносит, сам на неприятности нарывается, словно сознательно смерти ищет. Сознательно, несознательно — дело темное, не узнаешь. И главное, причина мне непонятна, ведь за семьей ехать надо, а он тут концерты, мля, устраивает… по заявкам. Аста на глазах чахнет, забьется в угол и сидит как мышь, не шелохнется. Плакала бы лучше, эмоции выплескивала. Что за народ — все в себе держат. Вчера, когда Роберта из машины доставали, она кричала и рвалась так, что Альгис еле удержал. Кто бы мог подумать… Да что с ними обоими делать-то было — за шиворот друг к другу тащить? Теперь, конечно, не потащишь — у Робби контузия плюс одно серьезное ранение и два легких, по касательной задело. Док утверждает, что за две-три недели Робби поправится. Не знаю, я не медик, но что-то уж больно быстро. Хотя вирус, да. С ним, по Лешкиным словам, заживление идет быстрее. Ну, будем надеяться, что он прав. Вторая головная боль — Каролис. Надо будет съездить к нему, только чувствую, что поздно, нет там уже никого. В живых, я имею в виду. Если ребятки искали, а они искать умеют, то ближайший к базе хутор проверят обязательно. С толком и расстановкой. А если найдут, то… Да и Виду жалко, бабка была неплохая. Хотя почему была? Может, еще выжили… Нет, голову даю, что нет там уже никого. Но ехать надо. Кстати, а на чем? Машины-то нет, из нее такой дуршлаг получился, и как меня не зацепило? Надо будет с Колей утром переговорить и рвануть с ним в Каунас, машину поискать. Пока погода плохая, зомби на улицах меньше будет. Надо что-нибудь дизельное и попроще, нам на Украину ехать придется, а механики из нас с Робертом хреновые; как в анекдоте — только окна протереть и колеса попинать. Черт, как плохо! Мы всегда делили проблемы на двоих, а сейчас? Сейчас и поговорить не с кем. Асту лучше вообще не трогать. Альгис мужик, конечно, правильный, но исполнитель, не более. Николай? Да, он может принимать решения, не боится ответственности, инициативы хоть отбавляй. Но чужой он для меня. Остальные вообще не в счет — балласт. Полезный, в плане хозяйства, но балласт.
