Мы успели, как водится, в последний момент — хоть боевик снимай. Две бээмдэшки влетели на улицу и с ходу открыли ураганный огонь, развернув башни «елочкой»: вправо-влево. «Бронированная колесница» «БМД-2» была настоящим «огненным ежом» — 30-миллиметровая автоматическая пушка «2А42», спаренный пулемет «ПКТМ» и противотанковый управляемый ракетный комплекс «9М113» «Конкурс».
Ох, мы и вжарили — лавина огня!
— «Духи» — по обе стороны улицы на крышах пятиэтажек и на верхних этажах! Снайперы и гранатометчики! Даю целеуказание трассерами!
— Понял, веду огонь по целеуказанию. — Вслед за трассерами тьму разорвали пулеметно-пушечные очереди.
Огненный 30-миллиметровый град прошелся по окнам и крышам покинутых пятиэтажек, в которых засели боевики — с самыми печальными для них последствиями. Нашлась работа и для управляемых ракет.
— Командир, на перекрестке — грузовик с «духовской» «Зеушкой»!
А вот это уже было действительно хреново. «Чеченская тачанка» — грузовой «Урал» с двуствольной зенитной пушкой «ЗУ-23-2» было очень мощным и скорострельным огневым средством. На Кавказе такие «тачанки» использовали и боевики, и «федералы».
— «Броня-2», прием. Наводчик-оператор, ПТУРом
[13]
— огонь!
— Понял. — Оператор развернул башню БМД и навел перекрестье электронно-оптического прицела на чеченский «броневик».
А между тем «Зеушка» уже полоснула вдоль улицы по бронетранспортерам и укрывшимся вокруг них спецназовцам. К счастью, у «чичей»
[14]
не было ночного прицела, и били они наугад. Тем не менее…
— Еб твою мать, мудак! Хули ты дрочишь — огонь!
— Есть огонь. Пуск! — К цели ушла огненная стрела управляемой противотанковой ракеты.
Ночную тьму, расцвеченную трассерами и вспышками дульного пламени, разорвала ярчайшая огненная вспышка взрыва! Вслед за попаданием рванул топливный бак с соляркой, устроив настоящий фейерверк. Горящее топливо вместе с обломками разметало вокруг — прямо на «духов». Пылающие, «временно живые», факелы с воплями повалились на землю. Они корчились в огне, подыхая самой мучительной смертью. Так вам и надо, сволочи!
Ефрейтор Жудинов витиевато выматерился, используя не только обороты «Великого и Могучего», но и несколько тюркских наречий и прилагательных, слышанных от сослуживцев из Кабардино-Балкарии. Он едва успел выключить ПНВ, иначе засветка от взрыва могла пережечь «нежную» электронику ночного прицела.
И тут же сверкнула вспышка еще одного разрыва! Он был не таким большим, как удар противотанковой управляемой ракеты, но вот для снайпера имел роковое значение. Жудинов почувствовал, как обожгло правый бок, руку и правую сторону лица. Снайпер упал, продолжая сжимать цевье своей винтовки.
Когда я добрался к нему, Жудинов уже успел потерять сознание. Все его тело было изрублено осколками. Это была, видимо, реактивная граната «ВОГ-25» из «подствольника», она взорвалась совсем рядом со спецназовцем, но бронежилет защитил его. Тем не менее… Я бегло оглядел его при свете мощного тактического фонаря и оттащил в развалины дома возле БМП. Потом принялся за работу.
Расстегнул, а где и разрезал ремни, стащил «разгрузку» и «броник», полосатый «тельник» был весь залит кровью. Правда, раны были неглубокие и неопасные. А вот бедро было распахано основательно. Несколько осколков засело глубоко. Темная венозная кровь толчками вытекала из раны. Я разорвал упаковку и прижал перевязочный пакет к ране — он мгновенно набух кровью. Плохо дело. Туго затянул специальный тактический жгут. Посыпал рану «гемостатиком», заталкивая кровеостанавливающий порошок поглубже в рану. Снайпер застонал и открыл глаза. Зрачки его были расширены и упорно не хотели сужаться на свету. Совсем херово!.. Нарушение аккомодации — верный признак шока. Разорвал «индпакет» и быстро наложил на рану стерильную повязку. Потом вколол шприц-тюбик с противошоковым прямо через одежду. Это был не промедол, а более эффективное средство. Устраняя сам шок, оно не угнетало центры дыхания и сердцебиения в продолговатом мозге. Да и действовало эффективнее. Совместная разработка лаборатории РАМН и Санкт-Петербургской Военно-медицинской академии совсем недавно поступила в боевые части десанта для клинических испытаний.
Пустой шприц-тюбик я подколол к штанине рядом с местом укола. Так необходимо делать, чтобы на санитарно-эвакуационном пункте знали, какая была сделана инъекция и в какой дозировке.
Голова у снайпера тоже была изрядно побита. Я быстро сделал перевязку.
— Глаза… Глаза целы? — снова простонал раненый. Лекарство начало действовать — он приходил в себя.
— Нормально с глазами, стрелок, еще повоюем… Блядь! «Духи»!
— Бери мою… винтовку, — слова давались ему тяжело. Спецназовец разжал руку, до сих пор сжимающую цевье ВСС. — Прицел… включи.
— Ага, вот это ты кстати сказал.
Я подхватил «Винторез» и прицелился: на зеленоватом поле ночного прицела четко вырисовались четыре силуэта. У одного ярко светилась область лица — тлела сигарета в зубах.
— Ну, суки «обдолбанные»! — я навел перекрестье на ближайшего и выжал спуск.
«Винторез» тихо зашипел и ткнулся отдачей в плечо. Боевик упал с пробитой башкой. Дозвуковая бронебойная пуля «СП-6» раскроила ему череп. Я повел стволом и всадил две пули в грудь еще одному «чебуреку». Того повело назад, и он рухнул навзничь. Наповал. Чеченские террористы понять ничего не могли: их настигала неотвратимая бесшумная смерть! Тут поневоле впадешь в мистический ужас. Но — ненадолго. Расстояние до них было около трехсот метров, а начальная скорость пули «Винтореза» составляла 295 метров в секунду. Так что оставшиеся два прожили у меня не более двух с половиной секунд!
Поставив оружие на предохранитель, я закинул «Винторез» за спину и взялся за раненого.
— Идти сможешь?
— Ага… Только голова кругом идет.
— Это от контузии и от противошокового. Вперед!
Вместе, перебежками, мы доковыляли до «брони», а там нас уже прикрыли огнем наши ребята. В том бою были и еще раненые, но мы вытащили всех.
Димка Жудинов по прозвищу Леший нашел меня потом. Распили мы с ним и с ребятами водки и спирту немерено… В общем, он неплохим парнем оказался, правда, «пофигистом» изрядным. Понятное дело, что мы все не за идею воевали, но вот конкретно сержант Жудинов просто выполнял свои боевые задачи. И не «заморачивался». К слову сказать, обязанности свои он исполнял весьма неплохо. А все остальное… На мой вопрос он ответил просто: «Я чувствую отдачу винтовки, а уж потом — угрызения совести».
Дима Жудинов поступал строго по Уставу или по инструкции — но удивительно четко и точно. Позже я узнал, что Леший вызывал ярость в споре со многими «горячими головами», из тех, кто любит порассуждать о «русской идее». Обычно он отшучивался: «Нам, татарам, поебать, что поебанных рубать, что порубанных ебать»! Война — это просто грязная и тяжелая работа. И в этом я был с ним согласен.
