Шаги неизвестного, который приближался к нам по боковому притоку, звучали все ближе. Альберто выдержал паузу, прежде чем поднять фонарь, чтобы осветить подходящего.
— …такой, как вы!
К нам подошел не старик. И с ним не мешок, а двое детей. Все трое — в масках, дети — мальчик и девочка — похожи на близнецов.
— Ты испугал его, Альберто! — говорит Алессия.
Наш проводник пожимает плечами. Отец с двумя детьми удаляется, на его лице недоумение.
— Хотите послушать еще одну историю? Может быть, о женщине в белом, придворной Люкателло? Или о нечестном крестоносце?
Алессия смеется:
— Альберто в прежней жизни был писателем. Он рассказывал истории о привидениях.
— Не только. Еще я водил туры по Венеции, по местам, связанным с магией или с колдунами.
— Простите. Я священник, я не верю в магию.
— Но до этого вы испугались, когда увидели Нане и его двоих детей.
— И, кроме того, твоя церковь верит в чудеса, — добавляет Алессия огорченно.
Этот ее вид старательной ученицы заставляет меня вновь подумать о том, сколько же ей все-таки лет.
Я вздыхаю:
— Чудеса — это не магия.
— Нет? И что же это тогда? Как ты сможешь отличить одно от другого?
Я мог бы дать определение чудес по церковной доктрине: нарушение естественных законов посредством божественного вмешательства. Но какой в этом смысл? Я был бы похож на ребенка, который повторяет наизусть школьный урок.
— Чудеса добрые. Магия — не всегда.
— Чудеса добрые? — повторяет Альберто насмешливо. — Все чудеса? А чудеса Моисея? Египетская чума, например? А истребление египетских первенцев? А кровавый дождь?
Пока я пытаюсь придумать, как выйти из положения, Алессия спасает меня:
— Оставь в покое отца Джона. Лучше расскажи другую историю.
Наш проводник качает головой:
— Нет. Это все магические истории. Святому отцу это неинтересно.
Какое-то время мы идем молча.
Вокруг нас — толпа людей в масках, которая неторопливо движется по дну древнего канала.
Есть в этой сцене что-то, что меня беспокоит, хотя я и не могу понять, что именно. Какой-то диссонанс, который звучит в моем мозгу, но мне не удается это правильно выразить.
В конце концов Альберто заговаривает. И говорит с бешеным пылом:
— Ты веришь в чудеса, но не веришь в магию, так скажи мне, что ты думаешь об этом? Как ты это объяснишь? Мы гуляем на открытом воздухе, без ваших масок и комбинезонов! Мы живем при дневном свете, когда и как хотим! Нам не нужна еда и питье! По твоей логике, мы должны были давно уже умереть! Если это не чудо, то что же это?
— Оставь его в покое, — настаивает Алессия.
— Почему же? Он молится своему Богу, а я не могу восхвалять моего?
У Альберто тяжелый, почти лихорадочный взгляд. И его лихорадка передается мне. Он сомневается в моем Боге — и я не хочу тоже начать в нем сомневаться. Мой Бог… Разве не наш?
— И каков же он, твой бог? — кричу я Альберто в лицо.
Люди, которые идут рядом с нами, при этом крике инстинктивно отшатываются.
Я испытываю чувство тошноты. Не знаю, то ли от моей собственной неожиданной реакции, то ли от чего-то еще.
Альберто не отвечает. Он лишь поворачивается к нам, освещая путь фонарем.
Чувство тошноты постепенно отступает, затаившись в глубине, как собака, спрятавшаяся под столом.
Мы продолжаем идти по высохшему руслу того, что когда-то было Великим Каналом. Время от времени в свете фонарей показываются затонувшие судна. Почти всегда это небольшие лодки с пробитым дном и вообще с трудом узнаваемые. Но чуть дальше за Мостом Академии показывается что-то невероятное.
Это скелет морского животного.
Все остальные просто обходят это чудовище вокруг.
Я же не могу оторвать от него глаз.
Белые ребра образуют клетку, как окаймление костяного корабля. Морда этого создания — что-то среднее между рыбой и хищным зверем. Это кошмарный персонаж из мифологического бестиария, сошедший со средневековой миниатюры.
— Что это? — шепчу я, а чувство тошноты возвращается снова.
Алессия пожимает плечами:
— Не знаю. Это стоит здесь уже долго.
— Еще один магический трюк. А может быть, еще одно чудо, — саркастически усмехается Альберто, обернувшись к нам.
— Сколько времени это здесь лежит?
— Я не знаю. Оно всегда здесь было. Я всегда его здесь видела, — отвечает Алессия. — О, посмотри туда, на мост: там глотатели огня.
Я смотрю вверх.
Мост Академии вообще-то не очень красивый. Он не такой, как мост Риальто, торжественный, изящный, каменный. Он деревянный и вообще кажется временным. Но в данный момент это самый очаровательный мост, который я когда-либо видел.
По всей его длине расположились несколько десятков мужчин и женщин в масках, каждый из них держит в одной руке бутылку, а в другой — факел. Время от времени кто-то из них делает глоток из бутылки и потом выплевывает жидкость, которая загорается, соприкасаясь с огнем факела. И так получаются огненные линии длиной в несколько метров, которые описывают в темноте фантастические формы, похожие на драконов, на цветы, на сказочных птиц.
Я смотрю на это, раскрыв рот. Кажется, что и сам мост превратился в огнедышащего дракона, который извивается, дрожит и рычит.
Как-то раз, еще ребенком, я видел праздник китайского Нового года в Чайна-тауне в Бостоне. Цвета и громкая музыка испугали меня, и больше всего — дракон с огромными лапами, который полз, колыхаясь, среди толпы людей. Его морда с вылупившимися глазами уставилась на меня, и казалось, что длинные усики меня обнюхивают.
Я закричал.
И не мог остановиться.
Когда открыл глаза, мост был снова мостом, а огоньки фокусников медленно удалялись влево.
— Куда они идут? — спросил я Алессию.
— Туда же, куда и мы. Во дворец Патриарха.
— А разве мы не поднимемся на мост?
— Нет. Мы пойдем вдоль по набережной. Ты знаешь, есть столько способов попасть в одно и то же место…
Итак, мы продолжаем идти вдоль по берегу, на котором в темноте топорщатся чудесные дворцы. Весь город кажется вымершим, не считая идущих, шелеста их шагов и их следов в обледенелой грязи. Канал постепенно расширяется. На правом берегу, высоком, как гора, стоит церковь Санта Мария дела Салюте, которая была, видимо, крепостью, защищавшей город с моря. Для ее строительства было использовано больше миллиона балок, они расположены так густо, что кажутся сплошной каменной стеной.
