Конь его неспешно двигался рядом с лошадями апсара, все они свернули на тропу, которая привела кавалькаду в лагерь братьев. Он ничем не выделялся среди всадниц и смотрел, как Роун в сопровождении почетного эскорта братьев церемонно приветствовал Энде.
— Добро пожаловать, Энде из племени апсара. Твой приезд — большая честь для нас.
— Посещение братьев Друга — для нас удовольствие. Мы привезли с собой троих наших сыновей для тренировок с братом Волком, если он сочтет их того достойными.
Виллум внимательно наблюдал за братом Волком, когда тот сделал шаг вперед и сказал Энде:
— Я был и навсегда останусь твоим учеником. Ты оказала мне честь, избрав меня учителем этих юношей. — В голосе Волка звучало лишь почтительное уважение. Каким бы он ни был, своим воинским мастерством он в огромной степени был обязан Энде, и Виллуму очень импонировало то, что он не пытался скрыть, что был перед ней в долгу. Но в тот момент ему было нелегко — в его мощном облике явно просматривалась борьба между сомнениями и чувством долга. — Совет созывается на заходе солнца. Пойдем, мы проводим тебя в отведенные тебе покои.
Виллум перевел взгляд на Роуна. Но юноша был озабочен чем-то другим — предводитель братьев его в тот момент не интересовал. Он был мысленно связан со Стоув, и Виллум стал невольным свидетелем их безмолвного диалога.
Я так о тебе беспокоился.
Да, я знаю. Я чуть не умерла.
Тебе надо было остаться с апсара. Ты была бы там в большей безопасности…
Я и теперь с апсара. И ты здесь. Где же еще я могла бы находиться в большей безопасности?
Стоув…
Роун, либо мы вместе выступим против Дария, либо погибнем. Другого пути у нас нет.
По тому, как изогнулась бровь Роуна, Виллум понял, какие его терзают мучения. Переживания, которые он испытывал из-за сестры, отражали их общую озабоченность. Энде кивнула своим спутникам, и они спешились. Поравнявшись с Роуном, Виллум мысленно попытался его утешить. Она жива, Роун, но ранена. Ты нужен ей.
Вновь прибывших гостей проводили к нескольким длинным, невысоким палаткам, возведенным в восточной части лагеря. Ни с кем не советуясь, палатку рядом с той, которая была предназначена для Стоув, апсара оставили Виллуму. Он вошел туда и сел, ожидая, пока она его позовет. Он сознательно постарался выкинуть из головы все мысли, понимая, что такая роскошь доступна ему в последний раз — впереди их ждали нелегкие времена.
* * *
Несколько тягостных часов после приезда апсэра Роун провел в приготовлениях к вечернему совету. Потом зашел к себе, сунул под мышку старую карту Края Видений и решительным шагом направился по замерзшей земле в противоположный конец лагеря. Ему не надо было ни у кого спрашивать, где палатка сестры, — он чувствовал ее присутствие, будто перед его мысленным взором сияла путеводная звезда.
Несколько апсара, вроде как без дела слонявшиеся у ее палатки, улыбнулись Роуну. Он прекрасно понимал, что их видимое безделье было лишь спектаклем, чтобы скрыть свою истинную роль — любой человек, который попытался бы проникнуть к тайно прибывшим гостям, был бы сразу задержан, а при попытке оказать сопротивление, скорее всего, убит.
Палатка была небольшой и скромной. Рядом стоял Виллум, внушительный, даже будучи скрытым под капюшоном плаща апсара.
— Она ждет тебя, — прошептал он.
— Спасибо за то, что ты ее нашел, — ответил Роун, пожав Виллуму руку.
— В этом, Роун из Негасимого Света, и состоит моя главная задача, — сказал Виллум, ответив ему крепким рукопожатием.
— Это мы нашли в Академии предвидения. — Роун передал ему цилиндрический футляр, в котором лежала карта.
— А вы обеспечили ее защиту? — спросил Виллум. Он очень обрадовался, услышав эту новость.
— Мы сделаем ее нашей базой. А это — карта Края Видений.
— Если вы нашли ее там, она наверняка нуждается в серьезном обновлении.
— Я рассчитывал…
— Я возьмусь за дело немедленно, — будто прочитав его мысли, ответил Виллум и молча скрылся в стоявшей рядом палатке.
Роун отбросил тканый полог, прикрывавший вход в палатку. Увидев сестру, он глубоко вдохнул, пытаясь унять бешено забившееся сердце. Она ведь была еще совсем юной девочкой — ей и двенадцати лет не исполнилось, но от нее исходила какая-то древняя и грозная мощь.
Меня вырастили так, чтобы я стала утонченной аристократкой, брат. Это сделал мой приемный отец — Архиепископ Мегаполиса.
От глубокой печали, сдавившей Стоув грудь, на глаза Роуна навернулись слезы. А ведь когда-то эта шаловливая девчушка, игравшая в прятки и лазавшая по деревьям, была счастлива. Но те времена канули в безвозвратное прошлое.
— Я была у родителей, — негромко сказала девочка. — Они вернули меня к жизни. Если бы они мне позволили, я осталась бы с ними навсегда.
— Я тоже недавно видел их в том же месте, — ответил ей Роун. — Но времени у меня было совсем мало, а вопросов к ним — очень много. Я хотел спросить их…
— …почему они принесли себя в жертву? — закончила за него фразу Стоув.
Роун кивнул.
— Они тебе сказали?
— Нет, конечно же нет. — Роун уловил в голосе сестры гнев и отчаяние. — Они очень жалеют обо всем, что произошло… Но чтобы ответить на этот вопрос, одной жалости им было недостаточно, поэтому я решила к нему больше не возвращаться и сосредоточиться на стоящих перед нами задачах. Мы с Виллумом должны немедленно вернуться в Город.
Дарий тебя убъет.
Мама сказал, что этого не случится. Они знают, что мне надо туда вернуться, и смирились с этим. И тебе придется с этим смириться.
Почему ты так со мной держишься?
— Потому что я стала такой.
Голос ее был бесстрастен, а взгляд — холоден. Если бы он только смог тогда крепче сжать ее руку, они бы никогда не расставались. Два года, проведенные с обращенными, и муки, которые ей довелось испытать по вине Феррела, сделали характер девочки твердым и непреклонным. Слишком непреклонным.
— Ты хочешь мести…
— А ты считаешь, мне нужно их простить? — Улыбка ее казалась почти жестокой. — И не мстить?
Неистовство бушевавшей в ней страсти с невыразимой отчетливостью напомнило Роуну его собственный гнев. Но от этого ему не стало легче найти ответы на ее вопросы.
— Ну почему же, — дипломатично ответил он, — не забывай только, что месть — как тупой нож.
— Это ты хорошо сказал, брат. — Стоув улыбнулась, и на щеках ее появились ямочки, отчего выражение лица стало по-детски невинно-лукавым. — Но — можешь мне поверить — я позабочусь о том, чтобы лезвие моего ножа было острым как бритва.
Прошу тебя, Стоув, мы ведь только что снова нашли друг друга.
