— А какое отношение эти раненые дети и посадка семян имеют к нам?
— Дело в том, Стоув, что в нашем случае раненые дети — это Новакин. А мы — семена… семена, призванные возродить разоренную Дарием землю.
Виллум смотрел, как Стоув пытается осмыслить его слова, прокручивая в памяти события их жизни: моровое поветрие, которое Дарий наслал на апсара, убийство его родителей, а потом ее народа, разрушение ее дома, то, во что пытался превратить ее Старейший, обветренное лицо брата и исходившую из его сердца теплоту, сохранившуюся несмотря на все испытания. Виллум видел, как в ее глазах отражалась отчаянная борьба между хрупкостью любви и силой ненависти. Скоро она вновь станет делать то, что ей предписано по чину, и тогда вздорный и раздражительный ребенок исчезнет, как и та веселая и озорная девчушка, которая только что скакала рядом с ним. Ему казалось, будто осязаемо менялась даже ее кожа, становясь такой же жесткой, какой должна была быть непреклонная наследница Хранителя Города. Когда их взгляды встретились, даже влажная поволока ее глаз отсвечивала сталью.
— Теперь мне все стало ясно. Благодарю тебя, мой наставник.
Пришпорив лошадь, она поскакала вперед, держа спину очень прямо — так, как сидела в седле Энде. Царственно. Как королева. Как… Наша Стоув.
* * *
И вот вдали замаячили башни Города. От замусоренных грязных развалин поднималась пыль. В стародавние времена — еще до падения метеорита и причиненных им разрушений, Город простирался вплоть до этих территорий. Теперь от него осталось лишь то, что некогда было его центром, причем эта часть была значительно перестроена ее приемным отцом.
Они скакали по открытой всем ветрам дороге. Вскоре у нее стали замерзать нос и руки, девочка закуталась в накидку и надвинула на лоб капюшон. Она понимала, что это было нелогично, но физически она себя в тот момент лучше чувствовала, отгородившись таким образом от Виллума. Он, конечно, с уважением относился к ее молчанию, и она была отчасти этому рада… хотя в то же время продолжала на него за это злиться. Но если бы он с ней тогда заговорил, она, наверное, могла бы — могла бы, и только, — даже расплакаться. Такое проявление чувств было для нее в данной ситуации непозволительной роскошью. Не теперь. Никогда. То зерно, в которое превратил ее Дарий, должно было расцвести цветком ползучей лозы, и ей очень хотелось, чтобы ее приемный отец приблизился к нему и вдохнул его запах. Да, очень. Чтоб он подошел к ней совсем близко, очень близко. Вот тогда-то он и почувствовал бы смертельный укол ядовитых шипов.
Поравнявшись с ней, Виллум не удержался и дал ей последнее наставление:
— Что бы ни случилось, Стоув, никогда не сомневайся в силе, с которой в тебя верят люди. И в пророчествах. Помни: мы предельно осторожно должны скользить по лезвию бритвы, пока она не перережет глотку нашему врагу.
Она взглянула на бесстрастное лицо наставника, и все ее обиды мигом улетучились. Брат, сказала она ему мысленно, до свидания, брат мой.
Пока, сестричка — слова эти, как отцовское объятие, глубоко запали ей в душу.
— Видишь? — Виллум указал вдаль.
К ним быстро приближалось густое облако пыли. Когда оно было уже сравнительно недалеко, Стоув различила в нем грузовики с каким-то поблескивавшим оружием. Это был отряд передового охранения, где обычно несли службу особенно заносчивые и воинственно настроенные клирики.
Не забудь наш план, Стоув.
Я помню его, мой наставник. Мысли, которые она ему посылала, никому другому предназначены не были. Она прекрасно понимала, что Дарий, скорее всего, будет скрупулезно проверять историю, которую они придумали с Виллумом, — обвести его вокруг пальца было почти невозможно. Но и ей было многое известно о нем и его тайнах, и это помогало ей объективно оценивать своего приемного отца. Он и теперь внушал ей страх. Но она боялась больше вреда, который он мог причинить, а не самого человека, который был в состоянии нанести этот вред, — ведь у этого человека было предостаточно своих слабостей, причем девочка прекрасно знала, как их можно использовать в собственных целях.
Клирики приказали им остановиться, Виллум положил руку на шею коня, чтобы успокоить разгоряченное животное. Он с безразличным видом смотрел, как охранники нацелили на них оружие, злорадно рассчитывая, что путники дадут им предлог его применить. Начальник вояк бросил на них злобный взгляд.
— Кто вы и куда направляетесь?
— Я некоторое время отсутствовала, а теперь решила вернуться, — мягко сказала Стоув.
— У вас есть… документы? — запинаясь, спросил начальник.
Стоув откинула с лица капюшон. Ошеломленные клирики, казалось, потеряли дар речи и молча таращились на нее. Потом все они как по команде перевели дыхание и бросились перед ней на колени: «Наша Стоув!!!»
Стоув позволила себе благосклонно улыбнуться и величественно проследовала мимо них по направлению к Городу.
Не привлекая к себе излишнего внимания, они проехали городские ворота. Виллум скакал рядом по левую руку от Стоув. Увидев перед собой гигантский плакат, на котором она была изображена в черных траурных одеяниях, Стоув прошептала:
— Они сделали из моего отсутствия целое представление.
— Владыку Керина всегда отличал дар образного воздействия на людей.
— От этого Керина у меня волосы дыбом встают.
Стоув театрально содрогнулась, улыбнувшись Виллуму, но он невозмутимо смотрел прямо перед собой.
Возвращение в Город настолько взволновало девочку, что она на минуту забыла об осторожности. Это было непростительной ошибкой. Дарий обязательно будет анализировать каждое ее слово, каждый жест, каждое выражение лица. Ей постоянно нужно было быть начеку.
По мере того как они приближались к Пирамиде, все больше народа выходило из зданий на улицы. Сотни, тысячи горожан покидали дома и конторы, движимые стремлением взглянуть на Нашу Стоув. Люди бросались к ней, чтобы прикоснуться к ноге, прижать мокрые от слез восторженные лица к ее накидке, но никто не мог ее ни толкнуть, ни нанести девочке хоть малейший вред. Виллум окружил ее ореолом мерцающего золотистого света. Золотой цвет — самый интенсивный, и большинство людей его не переносят, хотя и не могут его видеть. Она смотрела на лица касавшихся ее людей из толпы — на них отражалось благоговение, смешанное со страхом. Они тянулись к ней, но недолго, приближались, но не очень близко. На обратном пути она многое узнала от Виллума о свете, разных его оттенках и их значениях. Если попрактиковаться, она тоже смогла бы контролировать свет, как и он.
Люди вокруг возбужденно скандировали:
— Наша Стоув! Наша Стоув! Наша Стоув!
Она неспешно продвигалась вперед и вдруг ощутила на себе ледяной взгляд Хранителя Города. Там, на площадке, обрамленной огромным входом в Пирамиду, стоял Дарий, а рядом с ним — Владыка Керин. Что не увидит Дарий, наверняка подметит Керин. В голове ее эхом звучали наставления Виллума, разгоняя страхи: прислушивайся к людям и используй их в своих целях.
