— К чему тебе?
Пока первый удар не нанесен, сообщники будут ждать, в этом Шмидт был убежден, но отступил на полшага, став спиной к паромотору, чтобы его не застали врасплох сзади.
— Есть у меня привычка, — сказал Шмидт, — запоминать имена тех, кого довелось убить. Во всяком деле важны ритуалы.
— И много ты убил народу? — юноша оскалился и начал озираться в поисках поддержки.
— А сколько прерванных жизней, по–твоему, — много? — мрачно проговорил Шмидт. — Самета, Йорка и Лайта я убил голыми руками. Река и Данмара я убил железной палкой, проломив им головы. Я убивал и других. И не у всех я мог спросить имена. Мне будет досадно, если ты не представишься.
— Что–то ты грозный какой–то, — оскалился юноша.
— Чтобы тебе было проще, первым представлюсь я, — сказал Давилка, — меня зовут Шмидт, Клаус Шмидт. Еще меня называют Давилкой.
— Давилкой?
— Да, потому что я давлю таких, как ты, слабых духом и телом, но мнящих себя большим, чем они есть.
— Я тут не один, дядя.
— Я знаю.
— Эй, парни! — голос юноши предательски взвизгнул.
Почти тотчас из тьмы возникли силуэты. Четверо.
Значит, всего пять.
Они были покрупнее этого парня, и в руках у них обнаружились трости.
— Вам нужен мой паромотор? — уточнил Шмидт. — Тоже повод для драки, не хуже и не лучше любого другого. Ну так подойдите и попробуйте взять.
Вот если бы он при этих словах принял боевую позу, принятую в беске, то разбойнички сочли бы его простаком, слишком уверенным в своих силах.
Но Шмидт, прекрасно умевший внезапно, без замаха наносить удары и руками, и ногами, стоял расслабленно, держа руки на виду. Это смущало.
У вандерменов явно уже был некоторый опыт. И этот опыт говорил им, что клиент попался необычный.
— Да он не в себе, — хохотнул кто–то из дальних, — ступай ты, дядя, по своим делам.
— Я–то пойду по своим делам. И скоро. У меня дела здесь, поблизости. И я именно на этом месте хочу оставить свой паромотор. Я буду опасаться, что вы причините моей машине вред. Так что вы, парни, отсюда никуда не уйдете.
— Это ты, значит, нам помешаешь?
— Да.
— И как?
— Убью.
— Вот так вот?
— Никто не хочет назвать мне свое имя?
Шмидт выждал несколько мгновений и, оценив, что никто представиться не собирается, напал первым.
Он и так уже довольно времени потерял.
Шмидт сделал быстрый выпад и нанес удар крайнему справа. Тяжелой и твердой, как клешня, рукой, ребром ладони, он сломал переносицу высокому и крепкому парию.
Тот едва успел приподнять трость, которой Шмидт и завладел. Трость оказалась массивной, с тяжелым медным набалдашником. Она сама сообщила руке нужное движение. Вторым выпадом Шмидт ударил следующего вандермена: левой рукой парируя попытку ударить палкой, а правой, в которую перекинул, перехватив за середину трость, он нанес сокрушительный удар бандиту в лоб, и тот выпал из боя.
Давилка Шмидт шагнул обратно к паромотору и, приняв фехтовальную стойку, крутанул трость в руке. Трое бандитов бросились на него. Двое неумело, но азартно подняли трости над головами. Шмидт молниеносно нанес несколько ударов: по колену, по зубам, в висок. Строй нападавших развалился.
Шмидт нанес еще несколько точных ударов. Ему даже не пришлось парировать их выпады. Удары его достигали цели с опережением и были сокрушительны.
Шмидт расправился с этими людьми, не такими уж безнадежными с точки зрения Традиции, но совершенно никчемными в его глазах, без колебаний, без зазрения совести. Почти мгновенно.
Трое корчились на брусчатке, а двое лежали неподвижно.
Во мраке слышались удаляющиеся быстрые–быстрые шажки двух улепетывающих девушек, которым не предоставилось возможности подбодрить своих дружков в этой схватке.
Один из поверженных пытался подняться, придерживая переломанную руку. Шмидт пресек его попытку пинком:
— Ты все еще не хочешь сказать мне свое имя?
В ответ прозвучало ругательство.
Шмидт размахнулся и с удовольствием обрушил набалдашник трофейной трости на его череп.
Молодой человек, первым заговоривший с Клаусом Шмидтом, постанывал, держась за колено. Он пострадал меньше других. Шмидт стоял над ним во весь исполинский рост.
Юноша опрометчиво полез в карман.
Что там? Оружие?
Шмидта это не особенно интересовало.
Удар тростью. Раздался приглушенный вскрик. Рука повисла.
— А ты?
— Что я?
— Как твое имя?
В глазах несчастного мелькнула тень надежды.
— Сэйерс…
— Отправляйся в долину страданий, Сэйерс! — И череп несчастного хрустнул под ударом набалдашника.
Взяв два тела — каждое за одну ногу, Шмидт потащил их к темной подворотне без ворот. Вскоре там оказались все трупы. Там же Клаус бросил трофейную трость.
Шмидт вернулся к паромотору и осмотрелся. Час поздний. Тишина. Дождь размывает кровь на брусчатке.
Женщины…
Ну нет, едва ли они сунутся к полицейским. Разве что их потом отыщут как свидетельниц. Но сейчас можно спокойно заняться делом.
Схватка и кровь привели Шмидта в состояние гармонии с самим собою. Его пульс уже вернулся в норму, но рефлексы обострились до крайности. Это было правильное состояние для того, чтобы иметь дело с коварными фейери!
Он, наклонившись, заглянул в салон паромотора и взял с заднего сиденья свое любимое оружие: драмган–картечник в виде дубины, где ствол был упрятан в массивный, покрытый шипами защитный кожух. Тонкой лиловой кожей под цвет своего плаща и головного убора Шмидт обтянул дубинку уже сам.
Клаус сделал одно хорошее дело — немного почистил улицы столицы от сорняков, и теперь ему предстояло сделать еще одно — разобраться с этим зловредным фейери.
Он все же не был одним только продолжением воли своего хозяина. Какие–то собственные установления, предрассудки и убеждения сложились в нем за непростую жизнь.
Иногда приказ, требующий прямых и четких действий, вступал в конфликт с его весьма запутанным и в высшей степени интуитивным мировоззрением.
Будь его воля, он бы просто убил беглеца… Но раз уж так нужно, чтобы он доставил его к мистеру Бенелли живьем, то он убьет того — другого, вне зависимости от того, попадется ему беглец или нет. Владелец скобяной лавки Илай был обречен.
* * *
Лена шла по темной улице в смятенных чувствах. Приключение в зловещем храме из черепов произвело на нее сильнейшее впечатление. Немного дрожали руки. Она никак не могла понять, что с ней такое.
