— Джон Перри, — представился я, протягивая руку.
— Рад познакомиться, — сказал он. — Хотя я глубоко опечален тем, что вы можете все это съесть, поскольку в таком случае вы умрете от сердечного приступа не позднее чем через час.
— Не слушайте его, Джон, — сказала сидевшая напротив женщина, на тарелке которой еще лежали остатки недоеденной порции сосисок и блинов. — Том всего лишь пытается уговорить вас отдать ему часть вашей порции, чтобы ему не пришлось вновь идти на раздачу. Именно так я лишилась половины моих сосисок.
— Это обвинение настолько же неуместно, насколько и справедливо, — с негодованием возразил Томас. — Я сознаюсь, что покушаюсь на его бельгийскую вафлю. Да, я не стану этого отрицать. Но поскольку я жертвую своими собственными артериями ради того, чтобы продлить его жизнь, я заслужил этот кусочек пищи. Можете считать это кулинарным эквивалентом падения телом на гранату для спасения товарища.
— Гранаты обычно не бывают политы сиропом, — усмехнулась женщина.
— А может быть, это стоит делать, — заявил Томас. — Тогда мы увидели бы намного больше самоотверженных поступков.
— Вот, — сказал я, отпиливая ножом половину вафли. — Бросьтесь-ка вот на это.
— Для начала я попробую обойтись не телом, а только лицом, — пообещал Томас.
— Мы все чрезвычайно рады слышать это — ответил я.
Женщина, сидевшая напротив, представилась как Сьюзен Риардон из Бельвью штата Вашингтон.
— Что вы думаете о нашем небольшом космическом приключении? — спросила она меня.
— Если бы я знал, что здесь настолько хорошо кормят, то изыскал бы какой-нибудь способ подписать контракт уже несколько лет назад, — сказал я. — Кто бы мог подумать, что армейская пища может быть такой.
— Не думаю, что мы уже находимся в армии, — невнятно из-за того, что его рот был набит, сказал Томас. — Я думаю, что это нечто вроде зала ожидания Сил самообороны колоний, если вы понимаете, что я имею в виду. Настоящая армейская пища, несомненно, будет куда более скудной. К тому же я очень сомневаюсь, что там мы будем сидеть за столами в тапочках, как сейчас.
— Значит, вы считаете, что они так поступают, чтобы нам было легче приспособиться к новой жизни? — спросил я.
— Совершенно верно, — подтвердил Томас. — Посудите сами, на этом судне тысяча совершенно незнакомых людей. Ни у кого из нас теперь нет ни дома, ни семьи, ни профессии. Это жесточайший ментальный шок. Наименьшее, что они могут для нас сделать, — это дать нам пищу совершенно невероятного качества, чтобы отвлечь от мыслей обо всем этом.
— Джон! — Гарри помахал мне из очереди.
Я махнул в ответ. Через несколько минут он и еще один, незнакомый мне мужчина подошли к нам, таща нагруженные подносы.
— Это Алан Розенталь, мой сосед по комнате, — представил Гарри своего спутника.
— Прежде известный как спящая красавица, — добавил я.
— Ваши слова справедливы примерно наполовину, — отозвался Алан. — Я и впрямь умопомрачительно красив.
Я представил Гарри и Алана Сьюзен и Томасу.
— Цок-цок-цок… — процокал Томас, внимательно разглядывая их подносы. — Еще двое, кому не терпится дождаться резкого обострения атеросклероза.
— Гарри, лучше сразу скиньте Тому на тарелку пару кусков бекона, — сказал я. — А не то он всем нам плешь проест по поводу того, как нужно сохранять свое здоровье.
— Я протестую против вашего намека на то, что меня можно подкупить при помощи еды, — с достоинством заявил Томас.
— Это не намек, — возразила Сьюзен. — Он сказал об этом совершенно прямо и откровенно.
— Вы выиграли в лотерею никудышного соседа по комнате, — обратился ко мне Гарри, перекладывая два куска бекона Томасу, который принял их с совершенно серьезным лицом, — зато у меня все оказалось в порядке. Алан — физик-теоретик. Настолько умный, что дальше некуда.
— И умопомрачительно красивый, — съязвила Сьюзен.
— Спасибо, что запомнили эту немаловажную подробность, — поклонился Алан.
— Похоже, что за этим столом собрались достаточно разумные совершеннолетние люди, — заметил Гарри. — Так что, по вашему мнению, для нас предусмотрели на сегодня?
— У меня в восемь ноль-ноль медицинский осмотр, — ответил я. — Думаю, что и у остальных то же самое.
— Верно, — согласился Гарри. — Но я спрашиваю, что, по-вашему, все это может означать. Вы считаете, что сегодня стартует терапия омоложения? Или сегодня мы, если можно так выразиться, начнем переставать быть старыми?
— Мы не знаем, что перестанем быть старыми, — ответил Томас. — Мы все предполагаем это, так как считаем, что солдаты должны быть молодыми. Но задумайтесь вот о чем. Никто из нас никогда не видел ни одного колониального солдата. Мы лишь гадаем, и все наши догадки могут быть совершенно ошибочными.
— А какой толк может быть от солдат-стариков? — осведомился Алан. — Если они намерены выставить меня на поле боя, то даже представить себе не могу, какая от меня может быть польза. У меня больная спина. Пока мы вчера шли от платформы до посадочных ворот, я чуть не сдох от боли. Поэтому я не в состоянии вообразить, как буду маршировать двадцать миль с рюкзаком и оружием.
— Нас, несомненно, ждет какой-нибудь ремонт, — сказал Томас. — Но это вовсе не значит снова стать «молодым». В конце концов, я врач и кое-что в этом понимаю. Можно заставить человеческое тело работать лучше и показывать высокую функциональность даже в преклонные годы, но каждый возраст имеет некоторые базовые ограничения. Семидесятипятилетнее тело несравненно менее быстрое, менее гибкое и обладает худшей восстановительной способностью. Действительно, оно все еще способно на некоторые поистине удивительные вещи. Не подумайте, что я хвастаюсь, но мне хочется, чтобы вы знали: там, на Земле, я регулярно участвовал в забегах на десять километров. Последний раз я бегал менее месяца тому назад. И показал время лучше, чем в пятьдесят пять лет.
— А что вы из себя представляли в пятьдесят пять? — спросил я.
— Вопрос в самую точку, — ответил Томас. — Если честно, то в пятьдесят пять я был жирным лентяем. Чтобы заставить меня серьезно относиться к собственному здоровью, потребовалось пересадить сердце. Но я говорю лишь о том, что хорошо функционирующий семидесятипятилетний организм на самом деле может сделать очень многое, не будучи по-настоящему «молодым», а всего лишь находясь в отличной форме. Не исключено, что для этой армии не требуется ничего большего. Мы же не знаем: может быть, все остальные разумные расы во вселенной — никчемные слабаки. Если исходить из такого предположения, то, как это ни дико звучит, оказывается, что иметь солдат-стариков более выгодно, поскольку молодые люди полезнее в обществе. Перед ними еще целые жизни, в то время как мы — уже отработанный материал.
— Если это предположение верно, то, возможно, мы так и останемся стариками, но будем при этом здоровыми — по-настоящему здоровыми, — в задумчивости произнес Гарри.
