Сами состязания, продолжавшиеся почти без перерывов три часа, оставили у нее весьма приятное впечатление. Юноши и девушки продемонстрировали красоту молодых и тренированных тел, филигранную технику и зрелое мастерство во владении сложными боевыми искусствами. Впечатление от праздника молодости и мастерства было, однако, омрачено одним крайне неприятным для Лики обстоятельством, особенно неприятным в преддверии схватки, которая ни красотой, ни сложностью отличаться не должна была по определению. Даму Чаер Лика собиралась просто убить, но… Но неожиданно в центральной гостевой ложе второго яруса появилась женщина, которую Лика меньше всего ожидала увидеть здесь и сейчас и которую она вообще не желала видеть, ни здесь, ни где-либо еще, никогда. Женщина появилась в ложе, села, и синие, почти черные, внимательные глаза встретились с глазами Лики. Поединок взглядов продолжался почти целую минуту и длился бы еще дольше, если бы, на счастье, к ней не обратился с каким-то вопросом советник Гуэр Тэй. Лика повернулась к Тэю, что-то ответила ему и больше на ложу во втором ярусе не смотрела.
Через десять минут распорядитель праздника объявил об его окончании и сообщил – с ощутимым нервным напряжением, почти истерикой в голосе, – что через несколько минут на арене произойдет поединок между графиней Ай Гель Нор и графиней Айян, причины которого, по согласию сторон, не оглашаются. Поединок заявлен сторонами как смертельный.
Последнее замечание вызвало на трибунах настоящую бурю эмоций. Не то чтобы смертельные поединки были редкостью, но в такой день и между такими соперницами… Случай был и в самом деле из ряда вон выходящий.
Мысленно пожав плечами, Лика в сопровождении Фаты прошла в уборную, где ее служанки уже все приготовили к предстоящему поединку. Быстро раздевшись, Лика задумалась было над тем, не пропустить ли ей «рюмочку на посошок», но в конце концов решила, что сейчас это будет лишним, и, как оказалось, была совершенно права.
В этом поединке она не ожидала встретить сильного соперника. Во всяком случае, она не предполагала в Чаер противника, способного противопоставить Лике что-то, что могло бы стать для нее серьезным вызовом. Проблема была в другом. Лика должна была быть предельно осторожна и осмотрительна в демонстрации своих истинных возможностей. Не хватало только продемонстрировать при огромном стечении народа скорость и силу, подаренные ей Маской. Ее Маска, преобразовавшаяся в ней во что-то, что не было уже ни Серебром, ни Золотом, не фиксировалась детекторами. Но фантастическую силу и скорость, порождаемые Маской, спрятать очень сложно, хотя и можно. Именно это и собиралась сделать Лика.
Она выбрала для исполнения простую, как грубый хлеб, но эффективную при правильном исполнении «Песню Пастуха» в ее гегхской интерпретации. Это должно было польстить зрителям, среди которых большинство составляли гегх, и в то же время позволяло держаться в рамках нарочито замедленного темпа.
Однако уже в первых тактах она столкнулась с неожиданно мощным и стремительным натиском Чаер, который было крайне трудно держать, особенно находясь в избранном Ликой «медленном» темпе. А Чаер была быстра, как молния, и полна смертоносной энергии, воплощенной в замысловатый мотив «Грозового неба» – песни, созданной виртуозами для виртуозов.
«Она в Маске, – поняла Лика, парируя сложный трехтактный выпад. – Это Серебро».
«Но это невозможно!» – воскликнула она, видя, как Чаер наращивает и без того очень быстрый темп.
«Она не проходила детекторы», – поняла Лика, с большим трудом перехватывая полет пальцев Чаер, направленный в ее сердце.
«Не паниковать! – приказала она себе и в еще большей степени Маске, которая не на шутку обеспокоилась положением Лики и тоже начала ускоряться. – Я ее и так сделаю!» Сказать легко, не просто сделать, но она очень старалась.
Лика резко сломала песню и «запела» другую. Эту мелодию она выучила на «Шаисе», обнаружив в одном из нелегальных песенников Легиона. Это был декадентский напев прошлого века: вычурный, ломаный мотив, асинхронные движения всех четырех конечностей и предельно высокий – для хорошего танцора без Маски – ритм. Это была максимальная скорость движений, которую она могла себе позволить, но вот скорость восприятия она разогнала до предела.
Гул трибун превратился в долгую тягучую ноту, которая тянулась и тянулась, не заканчиваясь и не меняя тональности. Ее тело стало раздражающе медленным и грубым инструментом, как когда-то, когда Лика была «сломанной куклой». Чаер двигалась намного быстрее, но и она не летела, а плыла теперь в густом, как малиновое варенье, воздухе арены, в ставшем плотным и вещественным ярком свете верхних светильников. Чаер плыла, совершая замедленные плавные движения, смысл и цель которых Лика могла читать, как в открытой книге. Теперь у Лики появился шанс. Рискованный и весьма проблематичный, это был все-таки шанс, но реализовать его следовало как можно быстрее.
Лика взглянула мельком на синие глаза в роскошной гостевой ложе второго яруса и вычеркнула дамочку Ё из своих мыслей. Сейчас актуальной была только Чаер. А Чаер как раз заканчивала сложную связку, которая должна была завершиться последней неотразимой атакой, но Лика увидела – финал куплета маскирует начало нового, накладывающегося на предыдущий. Такая техника обычно вызывает разрывы последовательностей, но, имея скорость Маски, на эти неуловимые паузы можно наплевать. Сокращения мышц, направление взгляда, смотрящего как бы в никуда, рассказали Лике о следующих трех тактах, и она увидела брешь.
Медленно, медленно, очень медленно Лика втискивала свое угловатое малоподвижное тело в узор времени и орнамент чужого движения. Уже на середине пути она поняла, что если расчет времени окажется неверным, то Чаер убьет ее одним из двух реализуемых из этого положения способов. Но, «стиснув зубы», она продолжила свое тягучее, зависшее во времени и пространстве движение за точку невозвращения. Это мгновение было таким длинным, что можно было успеть родиться, прожить жизнь и умереть, оставаясь внутри одного и того же кратчайшего отрезка времени. Лика видела, как ее палец дотягивается – по миллиметру в час – до челюсти Чаер, как начинают движение смыкания руки и ноги ее врага, готовя ей, Лике, смертельный захват, но в следующее мгновение (ее длинное-короткое мгновение) Лика поняла, что успевает она, а не Чаер. Ее палец врезался в горло Чаер, как наконечник стрелы в мчащегося ему навстречу всадника, и следующую вечность двигался сквозь гортань и сквозь твердый, как сталь, позвоночник, разрывая, ломая, пронзая. Чаер отлетела от Лики метра на три и тряпичной куклой упала на паркет арены. Из разорванного горла хлестала кровь. Голова Чаер была неестественно вывернута на сломанной шее. Все!
Бой кончился. Отступило, хотя и не полностью, напряжение, и Лика почувствовала, что она совершенно мокрая от пота. Пот тек с нее ручьями, и это не было преувеличением, а было фактом. Она посмотрела на мертвую Чаер и перевела взгляд на ложу второго яруса. Знакомых уже синих глаз там не было. «Стерва! – подумала Лика устало. – Зачем она здесь?» Повернувшись спиной к поверженному врагу, – «А как назвать женщину, оказавшуюся врагом?» – Лика медленно пошла в свою туалетную комнату.
