Он прекрасно понимал, о чем говорит Ди. Эти злыдни будут нападать на нее до тех пор, пока не решат проблему. И аназдар Вараба ее защитить не сможет. Не тот уровень. А вот как первая Э, она им не по зубам, да и неинтересна уже. Это свою младшую и лишнюю можно доставать, а первую чужого клана никто тронуть не посмеет. Такова правда жизни. Такова правда имперской жизни.
– Так ты мне поэтому Йф подкладываешь? – буркнул Виктор.
– Ну, допустим, «подложил» ты ее сам, без моего участия, – усмехнулась Ди. – Не поэтому.
– А почему тогда?
– Потому что сам ты, уж прости меня, Витя, только взрывать чего-нибудь умеешь хорошо, а думать мне приходится за двоих.
– И что же ты такого надумала?
– Я тебе уже все сказала. – Ди была терпелива, как мать с младенцем. – Но изволь, объясню еще раз. Йф хорошая девочка. Она тебя любит и может родить нам детей. Нам всем, Витя, себе, тебе и… и мне. А это знаешь, не каждая женщина…
– Постой! – перебил ее Виктор. – Ты что, с ней это уже обсуждала?
– Ну вроде того, – призналась Ди. – Мы поговорили и кое-что друг о друге поняли.
– Ты… – Но сейчас Виктор не мог даже придумать, что сказать.
«А что тут скажешь? – уныло признал он. – Она подготовила эту операцию тщательнее, чем готовил свои Яша Серебрянский
[103]
».
– Я тебе еще не все сказала. – В голосе Ди уже звучали стальные нотки, характерные для дамы Виктории. – Я бы не настаивала и сейчас бы не продолжала, если бы не знала, что она тебе нравится. Молчи! Нравится. Не спорю, она не я. Меня ты любишь, а она тебе нравится. Нравится, нравится, не спорь! Я тебя как облупленного знаю. Нравится, и маешься ты из-за этого, как, прости за выражение, гимназист сопливый!
– Маюсь, старый я дурак, – признал он. – Я тебя, Ди, люблю. А ты мне…
– Я тебе жизненную правду, милый, излагаю, а ты, как институтка, розовые сопли разводишь.
«Ну вот, – грустно усмехнулся Виктор. – Гимназистом сопливым я уже был, теперь институткой назвали. Хорошо хоть не проституткой».
И он неожиданно вспомнил давний-предавний случай, когда Витя Дмитриев и в самом деле перепутал – да еще при гостях – два эти слова. Назвал, к огромному конфузу родителей, институтку проституткой. Хотя, если подумать, не так уж он был и неправ тогда. Недаром сказано, что устами младенца глаголет истина.
Воспоминание позабавило его и неожиданно успокоило.
«Ну, в самом деле, что ты раскудахтался?! Как целка брыкаешься. Что произошло-то? Вика, ну то есть Ди, жива? Жива. Здорова? Здорова. Тебя, дурня старого, любит? Любит. Так что тебе еще?!»
– Ладно, – сказал он вслух. – От всех этих новостей, милая, не то что институткой станешь, проституткой себя чувствуешь. Но, наверно, ты права. Раз ты считаешь, что так надо, так и будет. Я для тебя еще и не то спроворить могу.
– Сколько тебе лет, Витя? – спросила вдруг Ди.
– Молоденький я, – откровенно усмехнулся Виктор.
– Сто тридцать есть?
– Обижаете, барышня. Сто сорок два. Как раз в следующем месяце день рождения, если по-земному считать.
– А мне иногда кажется, что семнадцать.
– Как ты узнала? – притворно ужаснулся Виктор.
– Почувствовала, – без тени иронии ответила Ди.
– Ну где-то ты права, – признался Виктор. – Шестнадцать. Знаешь, я себя вспомнил такого… тогда, на дачке нашей, в день перед прорывом. Он… Витя этот, который до Легиона… он во мне все эти годы тихо сидел. Я и забыл уже. А теперь, выходит, ожил. Оттаял, наверное, как тот мамонтенок.
– Я почувствовала. – Вика была серьезна, но в ее голосе Виктор почувствовал и понимание, и сопереживание, но, главное, любовь. – И… Витя, мне очень симпатичен этот мальчик, он в тебе всегда был, поверь. Но только иногда он делает глупости, как сейчас, например.
– Ладно, – сказал Виктор. – Уговорила. Женюсь.
– Ну вот и молодец.
– А ее тебе не жалко?
– Абсолютно, нет. Я тебя, Витя, слишком хорошо знаю. Ты ее не обидишь.
– А вы? – спросил он.
– Я же тебе сказала уже. Мы друг друга поняли. И потом, Витя, – голос ее стал таким, каким говорят с полными идиотами, – мы ведь не в СССР живем и даже не на Земле. В империи такими изысками никого не удивишь.
– А на Той'йт?
– На Той'йт, Витя, есть вещи и пострашнее. Итак?
– Скорее да, чем нет.
– Витя!
– Хорошо. Да.
– Ну ладно. Тогда я тебе еще кое-что скажу. Что ты знаешь про Йф?
– Йф? – удивился Виктор. «А в самом деле, что я знаю про женщину, на которой собираюсь жениться?» – Она внучка моего старого приятеля графа Йффай, так что я через нее, похоже, в графы выйду.
– Бери выше, – усмехнулась Ди.
– В каком смысле? – насторожился Виктор, понявший, что у Ди припасен еще один сюрприз.
– Йф старшая дочь князя Яагша.
– Ты имеешь в виду премьер-министра?
– Да.
– Тогда пусть девочка еще погуляет. Я в примаки не пойду!
– Ну и дурак. Ты как собираешься со своим штабом общаться? А? Не слышу ответа.
– Как-нибудь пообщаюсь. Меня император назначил.
– Назначил, но аназдар это аназдар, а князь Яагш это, Витя, князь. А девочка ведь еще и баронесса Наэр.
– И что это значит? – осторожно спросил Виктор.
– Можешь объявить себя подданным королевы Нор.
– Но я иссинец!
– Станешь гегх.
– Э… – сказал на это Виктор. – У нас, у иссинцев…
– Брось, Витя, тебе-то какая разница – гегх, иссинец, аханк… А Э оставь мне. – Она нашла его в темноте и попросту заткнула рот поцелуем.
– Ну? – спросила она его, когда они снова пришли в себя.
– Твои аргументы, милая, как всегда, неотразимы, – усмехнулся Виктор. – Пошли к Максу, а то он, поди, заскучал там в одиночестве.
И они пошли к Максу…
Макс сибаритствовал. Он сидел прямо на траве, привалившись спиной к керамитовому корпусу своего флаера, курил трубочку и угощался чем-то наверняка весьма живительным из кожаной литровой фляги. Свой отдых он, впрочем, заслужил сполна. Костер жарко пылал в ночи, а неподалеку лежали заготовленные впрок дрова, которых должно было хватить не только до утра, но и до следующей ночи тоже. Между костром и ручьем, на расстеленной прямо на земле скатерти были расставлены кувшины и кувшинчики, пищевые контейнеры разной величины и формы, а также посуда и разнообразные емкости для питья.
