Книга Девственницы Вивальди, страница 59. Автор книги Барбара Квик

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Девственницы Вивальди»

Cтраница 59

Я склонилась к сестре Лауре и прошептала ей в самое ухо:

— Прошу вас ради Господней любви, подскажите, как мне отыскать ее! Сжальтесь надо мной, Ziétta!

Она поглядела на меня и что-то неразборчиво повторила несколько раз, а потом отвернула лицо к стене.

— …in nomine Domini: et oratio fidei salvabit infirmum, et alleviabit eum Dominus: et si in peccatis sit, remittentur ei; cura, quaesumus, Redemptor noster, gratia Sancti Spiritus languores istius infirmae, ej usque sana vulnera, et dimitte peccata, atque dolores cunctos mentis et corporis ab ea expelle, plenamque interius et exterius sanitatem misericorditer redde, ut, ope misericordiae tuae restituta… [71]

В маленькой палате было душно от запаха ладана, я чувствовала, что сама вот-вот упаду в обморок.

Кто-то вложил мне в руки скрипку — это оказалась Ла Бефана. Рядом с ослабшей, изнуренной сестрой Лаурой она казалась бодрой и полной жизни.

— Играй, Анна Мария! — произнесла она голосом столь резким, что я отпрянула.

Мне невольно припомнилась ее острая палочка, больно впивающаяся в тело. Но потом я словно наяву услышала веселые возгласы, что подбадривали меня на концерте в гетто много-много месяцев назад. Я не стала смотреть на Ла Бефану, хотя она стояла так близко ко мне, что ее сипение раздалось прямо над моим ухом:

— Отправь ее на тот свет своей игрой!

Я взяла у нее из рук инструмент и принялась вертеть колки, выгадывая себе лишнее время, хоть он и так был великолепно настроен. Это оказалась моя бывшая скрипка, и я едва не плакала от радости, что снова держу ее в руках. Я возилась дольше обычного, тщетно пытаясь согласовать движения смычка с положением левой руки. Увы, мои руки, казалось, принадлежали каким-то другим людям, причем разным. Я чувствовала себя словно в дурном сне. Бремя возложенной на меня ответственности отзывалось во мне жутким страхом, помноженным на сомнения, что я вряд ли смогу сделать все, как она заслуживает.

Меж тем присутствующие начали понемногу перешептываться и проявлять нетерпение. Я поняла, что откладывать дольше нельзя, и заиграла. Я выбрала концерт Вивальди ля минор, grave е sèmpre piano [72] из второй части: это был один из любимейших отрывков сестры Лауры.

Звуки первых тактов жутко коробили слух, и я чувствовала, что мое лицо пылает от стыда. Ла Бефана так и впивалась в меня взглядом, в котором читалось неприкрытое торжество — ей недоставало только потирать руки от удовольствия. Я как могла приказывала мышцам вспомнить — и вдруг что-то переменилось. Казалось, сама скрипка вспомнила музыку за меня.

Я снова играла. Я снова стала собой, а скрипка — частью моего тела.

Ничуть не передохнув, я перешла к концерту фа мажор из того же цикла. Музыка была для меня в этот момент словно мост, по которому я перебиралась из царства мертвых сюда, в мир живых. Играя, я вспоминала свои прежние фантазии, посещавшие меня во время едва ли не каждого выступления. Я представляла среди публики свою мать. Мне чудилось, что, вложи я в свое исполнение достаточно нежности и мастерства, как она встанет в зале, с сияющим взором протянет мне руку и скажет: «Идем отсюда, Анна Мария. Нам пора домой».

Я играла, искренне надеясь растрогать сестру Лауру своей музыкой, раз уж не смогла тронуть словами. Я играла, надеясь, что она исцелится, как иногда бывает с теми, кто уже увидел Ангела Смерти, — снова обретет волю к жизни и скажет мне то, что я так хочу узнать. Я вкладывала в музыку всю мою тоску по родной душе, все томление, переполнявшее мне сердце с той поры, когда я впервые осознала, как одинока в этом мире — и как недостойна любви, раз уж даже моя собственная мать, если она еще жива, не хочет меня знать.

Я длила последнюю ноту, сколько посмела, не решаясь отнять смычок. Когда струны наконец смолкли и я, опустив руку, огляделась вокруг, все присутствующие в палате утирали слезы. Сестра Лаура была мертва.


Я едва могу припомнить, что случилось потом. Кто-то пытался вынуть скрипку у меня из рук, а я сопротивлялась, не желая отдавать ее. В конце концов меня вновь препроводили обратно в прачечную, где я тут же слегла и несколько дней не брала в рот никакой пищи. В те дни я завидовала сестре Лауре.

Пока я болела, меня навестила Паолина. Она принесла мне чистейший носовой платок, миску супа и письмо от Марьетты.

΅΅΅΅ * ΅΅΅΅

«Аннина, дорогая!

Я наконец-то узнала от маэстры Эвелины, что с тобой приключилось. Сага! Как же несправедливо было сослать тебя в comun! Надеюсь, однако, что тебе не поручили слишком уж гнусную работу.

Боже, зато как я хохотала, когда она рассказала мне, как ты врезала Ла Бефане! Brava! [73] Я и не подозревала, что ты на такое способна. И вправду, давно пора было кому-нибудь дать по мозгам старой сучке. Жаль только, что теперь ты должна страдать из-за этого.

Поверь, если бы маэстро работал в Пьете по-прежнему, тебя никто бы не посмел выгнать из coro: он слишком ценил тебя и никогда не дал бы в обиду. Сейчас о Вивальди почти нет известий — кроме тех, что он много времени проводит в Мантуе.

Не знаю теперь, как бы ухитриться выдать тебя замуж, но я попробую подыскать такого жениха, который бы вызволил тебя оттуда. У Томассо полно друзей, но они большую часть времени так пьяны, что им совершенно все равно, откуда невеста — из coro, из comun или из борделя. Моя задача — найти такого, чтобы согласился дать тебе свое имя. Не дрейфь!

Чем больше я узнаю о жизни венецианской знати, тем сильнее изумляюсь. Она напоминает мне яблоко — с виду такое спелое и аппетитное, а стоит разрезать — сплошь гниль и червяки. Даже у самих Фоскарини есть куда более постыдные тайны, чем наш с Томассо брак.

Неделю назад меня в монастыре подняли с постели среди ночи и велели облачиться в принесенную мне одежду, всю из черного шелка. К наряду прилагалось увесистое жемчужное ожерелье, которое мне позволяют надевать только по семейным поводам. Потом меня потащили к воротам и впихнули в одну из гондол дома Фоскарини, залитую сиянием множества свечей. Посредине лодки стоял гроб, так засыпанный красными розами, словно небеса разверзлись и пролился дождь из цветов. Я начала расспрашивать, что за жмурика мы хороним, но никто мне не сказал, даже Томассо.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация