Книга Дева в голубом, страница 27. Автор книги Трейси Шевалье

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Дева в голубом»

Cтраница 27

Дорога вилась вдоль Тарна, постепенно поднимаясь к монастырю Альби, где в июне всегда полно туристов, затем, удаляясь от реки, сворачивала на север. Вновь сойдутся они — дорога и река — в Севене, у истоков Тарна. Пейзаж после Альби начал меняться, горизонт по мере подъема сначала расширялся, затем, когда меня со всех сторон обступили холмы, сузился, небо из голубого превратилось в серое. Маки и одуванчики, растущие вдоль дороги, перемежались теперь новыми цветами — индейским турнепсом, маргаритками и, больше всего, ракитником, с его острым запахом плесени. Деревья стали не такими зелеными. Поля не засеяны, скорее, луга, по которым бродят, пощипывая траву, рыжие овцы и коровы. Речки уже, стремительнее, шумнее. И тип домов резко переменился: светлый известняк уступил место серому граниту, крыши заострились, и покрытие их из терракотового сделалось шиферным. Все стало как-то меньше, темнее, серьезнее.

Я подняла окна и крышу, выключила музыку. Настроение изменилось под стать пейзажу. Вокруг было красиво, но печально, и, в общем, вид был мне не по душе — напоминал о голубом.

Менд нанес последние штрихи и к пейзажу, и к моему настроению. Его узкие улочки окаймляла круговая дорога с очень оживленным движением, словно бы замыкающая городок в кольцо. В центре расположился собор, которому два разностильных шпиля придавали довольно неуклюжий, бесформенный вид. Я вышла из машины и, поднявшись на ступени собора, обежала взглядом окружающие меня серые здания. «И это Севен? — со скрытой улыбкой подумала я. — А мне-то всегда казалось, что страна Турнье должна быть прекрасна».

Путь из Лиля был не близок; даже более или менее широкие дороги вились серпантином, бежали вверх-вниз, и это требовало куда больше напряжения при езде, чем в Америке с ее прямыми магистралями. Я устала, настроение было подавленное, и его отнюдь не улучшили ни темный, тесный номер в гостинице, ни одинокий ужин в пиццерии, где, кроме меня, было только двое пожилых мужчин. Я собралась позвонить Рику, но раздумала: разговор с ним настроения не поднимет, напротив, только ухудшит, лишний раз напомнив о том, что мы становимся все более чужими.


Архив департамента Севен находился в новеньком здании из бледно-розового камня, с зелено-красно-голубыми металлическими конструкциями. Читальный зал представлял собой просторное помещение; на три четверти столы были заняты людьми, погруженными в изучение документов, при этом каждый выглядел так, словно точно знает, что именно ему или ей нужно. Я испытала ощущение, столь знакомое мне по Лилю, — ощущение чужака, пребывающего на обочине, откуда можно смотреть на аборигенов и даже восхищаться ими, но соучаствовать невозможно.

Из-за стола заказов мне улыбнулась высокая женщина, примерно моего возраста, с коротко подстриженными светлыми волосами и в очках с желтой оправавой. «Слава Богу, — подумала я, — не очередная madame». Я направилась к ней и поставила сумку на стол.

— Честно говоря, я даже не знаю, туда ли, куда нужно, попала — сказала я. — Не поможете?

Ее пронзительный смех показался неуместным в царящей здесь тишине.

— Alors, [32] что же вы хотите отыскать? — Женщина весело смотрела на меня голубыми глазами, сильно увеличенными толстыми линзами очков.

Никогда не видела, чтобы очки носили так изящно.

— Видите ли, у меня есть предок по имени Этьен Турнье. Возможно, он жил в Севене в шестнадцатом веке. Он-то меня и интересует.

— А вам известно место его рождения или смерти?

— Нет. Знаю только, что в какой-то момент семья переехала в Швейцарию, но когда именно — понятия не имею. Скорее всего до 1576 года.

— Так, лет его жизни вы не знаете. А как насчет детей? Или хотя бы внуков?

— У него был сын Жан, а у Жана в 1590 году родился ребенок.

— Итак, — кивнула она, — сам Жан родился примерно в 1550 или, скажем, в 1575 году, а Этьен за двадцать — сорок лет до того, то есть отсчитывать надо от 1510 года. Стало быть, ваше временное пространство от 1510 до 1575 года, так?

Она говорила по-французски с такой скоростью, что ответить сразу мне было трудно: я запуталась в подсчетах.

— Пожалуй, — в конце концов согласилась я, раздумывая, стоит ли упомянуть еще и художников Турнье — Николя, Андре и Клода.

Но она не предоставила мне такой возможности.

— Вам нужна книга регистрации крещений, браков и дат смерти, — заявила она. — И еще, пожалуй, compoix — налоговые отчеты. Так, из какой они деревни?

— Не знаю.

— Н-да, это несколько осложняет дело. Севен — область большая. С другой стороны, с тех времен сохранилось не так уж много записей. Тогда этим занималась церковь, но много регистрационных книг сгорело или было утрачено во время религиозных войн. Так что работы у вас, пожалуй, будет не так уж много. Знай вы место рождения, я бы сразу указала, где и что искать, но ничего, справимся как-нибудь и так.

Она начала просматривать каталожные ящики. Все так и оказалось: с шестнадцатого века на всю область сохранилось совсем немного документов, да и то скорее по случайности, во всяком случае, системы в них никакой не было. Так что если там окажется имя Турнье, это будет чистой удачей.

Я заказала записи, относящиеся к названным ею годам, не ведая, честно говоря, чего именно ожидать. Сам слово «записи» я употребляю условно, имея в виду некий давний, шестнадцатого века, эквивалент моему собственному аккуратно выполненному свидетельству о рождении или браке. Через какие-то пять минут моя новая знакомая принесла несколько ящиков с микрофишами, том, обернутый ради сохранности в плотную коричневую бумагу, какую-то огромную коробку и, поощрительно улыбнувшись, оставила меня наедине со всем этим хозяйством. Я посмотрела ей вслед и, отметив туфли на платформе и короткую кожаную юбку, усмехнулась про себя.

Начала я с книги. Она была в сальном грязно-белом переплете из телячьей кожи, с фронтисписом, на котором были нанесены ноты старинной музыки и латинские стихи. Каждая строка начиналась с заглавной, в красно-голубом цвете, буквы. Я открыла книгу на первой же странице и разгладила ее — право, испытываешь волнение уже от одного прикосновения к такой древности. Слова были написаны коричневыми чернилами, и, при всей четкости почерка, могло показаться, что текст написан, чтобы им скорее любовались, нежели читали. Я, во всяком случае, не могла разобрать ни слова. Некоторые буквы ничем не отличались одна от другой, а когда я в конце концов все же расшифровала кое-какие слова, стало ясно, что это ничуть не помогает — текст написан на иностранном языке.

Неожиданно я расчихалась.

Минут через двадцать подошла моя дама, посмотреть, как продвигаются дела. Я обработала десять страниц, отыскивая даты и мало-помалу выуживая то, что казалось похожим на имена.

— Это по-французски написано? — Я подняла на нее взгляд.

— На старофранцузском.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация