Харт нетерпеливо дернула рукой назад.
— Возвращайся-ка на свое место и не забудь пристегнуться. Я тут летаю, знаешь ли.
Я повиновался ей как старшему по званию, но оставил крышку моего саркофага открытой, приготовившись наблюдать. Один за другим транспортные корабли приближались к «Надежде» и тыкались в нее разгрузочными отсеками, словно комары, атакующие носорога. Десантные суда, парившие в вакууме позади «Надежды», точно летучие мыши в ночи, при ближнем рассмотрении оказались огромными (куда больше нашего транспорта) и вместе с тем изящными, какими бывают только новейшие чудеса техники.
Я помню впечатляющую посадку Мецгера на Луне, но Харт состыковала нас с «Надеждой» так нежно, будто вела пушинку.
Несмотря на внушительные размеры — миля в длину и триста ярдов в диаметре — свободного места на «Надежде» вечно не хватало: слишком много пространства отводилось на боеприпасы и запасы топлива. Зато каюты для почти двухлетнего путешествия через космос нам достались приличные, двухместные. Палубы корабля располагались концентрическими кругами, так что нижняя палуба одновременно была его обшивкой. Палубы с каютами прилегали к сердцевине, занятой двигателями, складами и топливом. «Надежда» вращалась достаточно быстро, чтобы центробежное ускорение совпадало с силой притяжения на Ганимеде.
Палубы делились на отсеки. Впереди размещалась команда корабля, позади — десантная дивизия, причем ближе всех к экипажу располагался штабной батальон. Кроме того, палубы разбили на мужскую и женскую зоны, закрытые для противоположного пола постоянно, за исключением часа отдыха после ужина. Наша с Ари каюта находилась в двухстах футах от каюты Пигалицы.
Мы втроем съели наш первый на корабле ужин, после чего Ари отправился настраивать Джиба на меньшее тяготение, а мы с Пигалицей пошли смотреть ее каюту. Наставленные друг на друга ящики суживали проходы настолько, что приходилось идти боком, приставными шагами, «надеждиной походкой», как вскоре мы ее назвали. Зато через шестьсот дней, когда мы съедим половину наших запасов, в коридорах можно будет хоть в хоккей играть, если заблагорассудится.
Каюта Пигалицы ничем не отличалась от нашей: такие же спартанские койки, шкафчики для одежды, два малюсеньких, встроенных в стену столика с настенными экранами над ними. Пигалица показала на непокрашенную переборку.
— Думаю, сюда бы очень подошел бежевый цвет.
— Интересно, что тут еще забыли закончить? — усмехнулся я и, приметив синюю форму ракетных войск в соседнем шкафчике, поинтересовался: — А с кем тебя поселили?
— Никогда бы не подумала — с пилотом из ракетных войск. С офицером!
— Эгей! У нас гости? — послышался сзади знакомый женский голос.
Я обернулся и увидел в дверном проеме девушку немногим выше Пигалицы, в форме капитана ракетных войск. Ее шелковистые, каштановые и не слишком длинные волосы обрамляли округлое лицо с налитыми, как персики, щеками. Пусть и не худышка, вроде Пигалицы, она все равно роскошно смотрелась в форме. У нее были совершенно особенные глаза: большие, карие, с длинными ресницами. Она протянула мне руку.
— Это ты Уондер?
— Так точно, мэм!
— Пух.
— Мэм?
— К черту «мэм». Нам еще лететь и лететь. Зови меня просто Пух. Сокращение от Присциллы Урсулы Харт. — Она ткнула себя в щеки и улыбнулась. — В детстве я была еще шире лицом. Брат шутил, что я похожа на Винни-Пуха. Он часто читал про него на ночь. И мне страшно нравилось.
Она вдруг моргнула, и ее улыбка погасла. Здесь на корабле у любого гаснет улыбка, как только заходит разговор о семье.
От вида такого очаровательного беззащитного существа я растаял. И тут же вспомнил, где я встречал ее имя. Та самая самоуверенная летчица. Милая, беззащитная и в то же время дерзкая. Я продолжал таять.
Взвыл гудок, и я чуть не подпрыгнул.
— Отбой, — сказала Пигалица. — До завтра.
— Можешь мне завтра почитать перед сном «Винни-Пуха», — улыбнулась Пух-Харт.
Возвращаясь в свою каюту, я парил, будто тяготение исчезло вовсе.
Наутро меня разбудил стук металла в коридоре. Я высунулся из кабины — там раздавали малярные кисти и ведерки. Сказали, распылители забили бы краской вентиляционную систему. А по-моему, нас просто старались занять хоть каким-то делом.
Неделями мы красили, шкурили, сваривали и скручивали все то, чего не доделали изнемогающие рабочие на Луне, прежде чем передать нам «Надежду», как эстафетную палочку. Что до мечты Пигалицы о бежевой каюте, то армия признавала лишь один цвет — серый. Отчасти из-за тоскливого серого однообразия «Надежду» вскоре прозвали «Безнадегой».
Пока мы размалевывали корабль, Мецгер и компания держались такого курса, чтобы либо Земля, либо Луна заслоняла «Надежду» от Ганимеда. Задача — спрятать корабль, пока мы не удалимся от Земли на несколько миллионов миль. Космос велик, так что когда «Надежда» вынырнет из тени, ни один слизень не обратит внимания на еще один астероид. Теоретически. По крайней мере так во время второй мировой войны, вскоре после Перл-Харбора, поступил полковник Дулиттл, подогнавший к Японии одинокий авианосец, с которого ударил по Токио. А ведь Тихий океан будет помельче Солнечной системы. Наглость помогает.
Вы даже не представляете, сколько нужно мазков кистью, чтобы выкрасить корабль размером с пару дюжин авианосцев. Чтобы скоротать день, я сочинял предлоги, под которыми можно будет зайти в каюту к Пигалице во время часа отдыха. Вдруг я встречу Пух…
Все свободное время по вечерам после часа отдыха я проводил в библиотеке, скачивая на свой компьютер любые доступные книги по военной науке. Однажды я так увлекся очередным текстом, что не заметил, как наступила полночь.
— Слушай, не все ли тебе равно — заимствовали византийцы у древних римлян технику фортификации или нет? — простонал со своей койки Ари.
Он дремал, отвернувшись к стенке, но никогда не спавший Джиб устроился на спинке стула и читал с экрана из-за моего плеча. Все, что видит КОМАР, видит и его оператор.
— Интересно ведь.
— Ты готовишься в офицерское училище?
Странно, почему я прежде об этом не задумывался?
— Диплом в жизни не помешает.
— Лоботомия тебе не помешает! — Ари зарылся в подушку. — Спи давай!
Помимо сна мы, конечно, занимались физподготовкой, чтобы сохранить земную силу и выносливость, одновременно подогнав рефлексы под ганимедово тяготение. На Ганимеде мы сможем такое творить, что просто немыслимо для солдат на Земле.
Говардовские гении время от времени читали нам лекции о том, чего ждать. На шестьдесят третий день полета, например, мы сидели в столовой в переднем отсеке, которая по совместительству выступала лекционным залом, и слушали астроклиматолога-непальца.
