— Ну, давай с минуту обо всем этом поразмыслим. Напротив, через улицу — отцовский «ягуар». Элдрич и Бенсон прошли мимо. Проехала Андреа Шницлер в своем «аванти»…
— Так это была Андреа?
— Именно, братишка.
Мой отец умер. Энди Элдрич погиб тридцать лет назад во Вьетнаме. Андреа Шницлер уехала из Крейнс-Вью еще до окончания школы и как в воду канула. У ее отца был зеленый «аванти». Мы, бывало, обсуждали — что бы лучше поиметь: Андреа или ее машину.
— Выходит, теперь снова шестидесятые? Мы вернулись в шестидесятые?
— Ага.
Я показал большим пальцем на дом:
— Но там, внутри, Паулина и Магда, они…
— Разумеется, внутри, в доме… А снаружи у нас шестидесятые. Добро пожаловать в мой мир.
Он подпрыгнул и уселся на деревянных перилах веранды.
Не успел я и рта раскрыть, как в доме напротив хлопнула дверь. Мой отец прошел по дорожке к машине. Ему снова было около сорока, волосы еще оставались. На нем был бежевый летний костюм — я помню, мы его вместе покупали. Он всегда ходил на работу в костюме, всегда в галстуке. Галстуки он предпочитал одноцветные — черные или темно-бордовые. Всяких там полосок или сумасшедших рисунков не терпел. Как-то я подарил ему на день рождения галстук по рисунку Питера Макса — разноцветные фосфоресцирующие слоники и космические ракеты. Он покорно его надел, чтобы меня не огорчать, но было очевидно, что ему это невыносимо. Он одевался так, чтобы быть незаметным, словно чем меньше он выделяется, тем лучше. В возрасте Джи-Джи я любил отца, но не очень-то уважал. Мы с ним обитали на разных планетах, хотя и под одной крышей.
Это было в шестидесятых. На своих джинсовых куртках мы носили значки с призывом (идиотским): «Не доверяй тем, кому больше тридцати». Имелись в виду все, у кого постоянная работа, кто носит костюм, покупает дом в кредит, кто верит в Систему… Я не стал хиппи, потому что моими коньками были насилие, эгоизм, запугивание. Пацифизм лишил бы мою жизнь удовольствий и головокружительных возможностей. Но мне нравились наркотики и свободная любовь — важнейшие составляющие молодежного движения. Что в геометрической прогрессии ухудшало мои отношения с отцом. Только позднее, побывав во Вьетнаме, где на моих глазах ребятам вроде Энди Элдрича отрывало головы, я понял, сколь многое из того, чем жил и во что верил мой отец, было правильно.
Когда «ягуар» проезжал мимо нас, Джи-Джи крикнул:
— Эй, пап! Я здесь!
Но водитель, человек, которого я самолично похоронил, даже не взглянул в нашу сторону, хотя это точно был он — отец. Живой, как прежде.
Мы смотрели вслед машине, пока та не скрылась из виду.
— Что это за чертовщина? — спросил я, повернувшись к мальчишке.
— Я так думаю, кто-то тут нам поднасрал. Астопел или кто другой из его компании.
— И зачем?
Он вытащил из пачки сигарету, закурил.
— А затем, что им надо, чтобы Фрэнни Маккейб что-то для них сделал. Тебе на это отпущена одна неделя. Но почему-то они не могут тебе сказать, что именно ты должен делать. Ну, они и начали с намеков — возвращение похороненного пса, перо, опустевший дом Скьяво…
— И татуировка Паулины — ведь это было изображение того же самого пера. Но теперь и оно исчезло. Погоди-ка, у нее в руке была газета. Она, наверно, выходила сюда этим утром, когда все снаружи менялось!
Он кивнул, выпустив кольцо дыма.
— А это точно соответствует тому, что я думаю. Намеки на тебя не подействовали. Того, что им надо, ты не сделал. По-моему, они ужасно огорчились и доставили сюда меня, чтобы я тебе помог. Если Фрэнни-взрослому это не под силу, доставим Фрэнни-малого. Но из этого тоже ничего не получилось, и тогда они зашвырнули нас обоих в будущее.
Я взял у него сигарету, затянулся, вернул ее младшему.
— Кто такие они ?
— Понятия не имею. Вопрос на сто тысяч долларов. Но это почти не имеет значения. Мы знаем, как они сильны. Тасуют время, как хотят, куски нашей жизни и все остальное. Но заставить тебя сделать то, что им нужно, пока еще не смогли. Получается, они не всесильны. Будь они Господом Богом, просто бы сказали: «Сделай то-то!» А они ничего такого не говорят, потому что не могут.
— Может, они какие-нибудь мелкие божки, — пробормотал я, размышляя вслух.
Он загасил окурок о подошву ботинка и швырнул в хризантемы Магды.
— Мелкие божки, вот это в точку. Но погляди вокруг, они тут сильно поднасрали! Ты побывал в будущем и должен был вернуться в свое время. А вместо этого ты оказался в своем и в моем одновременно.
— Джи-Джи! Ты где? — донесся до нас из дома голос Паулины.
Он соскочил с перил и подошел к двери.
— Как ты догадался? — спросил я, схватив его за руку.
Он высвободил руку. Впервые за все время голос его зазвучал мягко и уязвимо:
— Ничего другого просто не пришло в голову. Думаешь, я прав?
— Похоже, да. Он воодушевленно засиял, придвинулся ко мне поближе, чтобы поделиться очередным своим озарением:
— Знаешь что? По-моему, они меня сюда доставили, потому что ты в одиночку не сможешь сделать то, чего они от тебя ждут. Я тебе нужен, иначе ничего у тебя не выйдет.
— Зачем бы это ты мне мог понадобиться? — спросил я, пожалуй, слишком громко.
И в мгновение ока все вернулось назад — голос, хулиганские манеры:
— Потому что ты стал ручным, господин начальник Маккейб. Вытираешь личико мягонькими розовыми полотенчиками и даже не замечаешь этого — привык. Зато я, как и прежде, — пещерная версия Фрэнни Маккейба. Утираюсь чем попало и ссу из окна. Раскачиваюсь на лианах в диких джунглях. Охочусь с дубиной в вельде.
Мне надо было осмотреть город. Хотя у меня и оставалось совсем немного времени, чтобы сообразить, чего «им» от меня нужно, но я хотел взять короткий тайм-аут и увидеть Крейнс-Вью, перемотав пленку на тридцать лет назад. Я вернулся в дом за брюками и ботинками. Джи-Джи с Паулиной болтали и хихикали в кухне. Они и не заметили прошедшего мимо старика в боксерских трусах. Приятно было видеть Паулину такой счастливой, пусть даже благодаря этому трахуну с его низкопробными подходцами.
Натянув джинсы и футболку, я снова вышел на веранду и спустился по ступеням. Сделав несколько шагов, я остановился и взглянул на другую сторону улицы. С чего бы это мой отец выходил из того дома напротив в такой ранний час? Я тщетно пытался припомнить, кто там жил три десятка лет назад. После надо будет спросить у Джи-Джи.
Зато я хорошо помнил, что чем старше становился мой отец, тем больше он страдал от бессонницы и в любое время суток выходил из дому прогуляться или прокатиться на машине. Мы с матерью привыкли к его уходам и возвращениям в самые неурочные часы. Мать однажды даже сказала, что отец отличается от любого другого Тома, Дика или Гарри разве что своей бессонницей и своим «ягуаром». Моего отца звали Том.
