Почему я сорокасемилетний заново переживал свою семнадцатилетнюю юность? По крайней мере один ее день? В прошлый раз, когда я возвратился из своего будущего в свое настоящее, все шло как полагается. Что же случилось теперь? В моем доме все было в порядке (за исключением Джи-Джи), но за порогом — прошлое тридцатилетней давности. Почему я вернулся в тот день, когда попал в лапы Буччи? Похоже, у меня будет целых двадцать четыре часа, чтобы поразмыслить об этом в камере. Но я не мог тратить время на всякую такую херню. У меня в запасе было всего-навсего пять дней, а может, и четыре. Оставалось прибегнуть к последнему средству, хотя мне это и было поперек горла. Закрыв глаза, я произнес:
— Прорехи в пелене дождя. — Фраза, которая снова отправляла меня в будущее.
Во всяком случае, так я думал.
Но когда я снова открыл глаза, рассчитывая оказаться в Вене, встретившей новое тысячелетие, я увидел все ту же патрульную машину и Ми-Ми. Разница была лишь в том, что ни он, ни вообще ничто не двигалось. Точно то же случилось в Вене, когда Астопел сказал мне, что я не смогу поговорить с Джорджем, который, как выяснилось позднее, превратился из моего друга в древнего пса, восседавшего на гостиничной кровати.
— Как грести, если плывешь в лодке по деревянному морю, мистер Маккейб?
Хотя я и оглядывался смущенно вокруг, но не заметил, что делается на заднем сиденье машины, — там оказалась недавно умершая школьница Антония Корандо. Сегодня она выглядела очень неплохо.
— Что здесь происходит, Антония?
— Сперва ответьте на мой вопрос. Это важно.
Уперев локоть в сиденье, я смотрел на нее в зеркало заднего вида.
— Понятия не имею, как грести в таком море. Сказать по правде, не так уж много мне встречалось деревянных морей.
— Мне тоже. Похоже на дзенский коан. Я их очень любила, когда была жива. От них в мозгах такая щекотка, что хочется поскрести. Вот, например: «Я выключаю свет. Куда он девается?»
Я полез в нагрудный карман Ми-Ми, вытащил из пачки сигарету и прикурил от автомобильной зажигалки.
— Как грести в деревянном море? Ну, если вода в нем деревянная, то и лодка не понадобится. Можно из нее выйти и пешком дойти куда надо.
Она улыбнулась, и я увидел, что у нее красивый рот и большие белые зубы.
— Не знаю, правильный ли это ответ, но по мне так он вполне годится.
— Почему ты здесь, Антония?
— К вам хотел прийти Астопел, но ему не разрешили, он слишком многое тут напортил. Он и меня убил. Это он сделал так, что я завела этот конспект, где рисовала вас. Я не понимала, что делаю. Рука двигалась сама, помимо моей воли. Другого тебя, молодого, тоже Астопел прислал.
— Джи-Джи?
— Да.
Она захихикала, и я смутился еще больше.
— Над чем ты смеешься, Антония?
— Над всеми этими «и-и» в вашей жизни. То Джи-Джи, то Ми-Ми Буччи… — Теперь она уже смеялась громко, по-настоящему звонким девичьим смехом, при звуках которого понимаешь, что жизнь может быть тебе другом.
— А знаешь что? Я бы сейчас не прочь сделать «пи-пи», слишком много кофе утром выпил. Вот и еще одно «и-и» — всего три-и.
Услышав это, она снова расхохоталась, а я купался в звуках ее громкого привольного смеха, как в лучах итальянского солнца. Весь окружающий мир замер. Я покуривал «пэлл-мэлл» Ми-Ми и оглядывался по сторонам. Рядом с нашей машиной стоял красный, как леденец, «шевроле-эл-камино», за рулем которого под неменяющимся красным светом светофора сидел толстый Расселл Пратт в ожидании зеленого сигнала. И это мне напомнило…
— Антония, поскольку ты уже умерла, то должна знать: что нас там ждет? Бог есть?
Ее новый взрыв смеха был похож на приливную волну. После того как эта волна омыла все вокруг, Антонии пришлось отереть глаза. Потом она снова поймала мой взгляд в зеркале заднего вида и опять рассмеялась. Что такого смешного я сказал, черт побери?
— Что такого смешного я сказал, черт побери? Я ведь только спросил, есть ли Бог.
— Но вы это сказали таким тоном, как будто спрашивали, который час. Словно о пустяке каком.
Я потер макушку.
— В моей жизни столько случилось необычного — дальше уже просто некуда. Как оно все происходило, так я не удивлюсь, если окажется, что ты-то и есть Бог, переодевшийся в мертвую школьницу, которая рисовала картинки из моей будущей жизни. Не знаю. Моя жизнь больше не подчиняется никаким правилам.
Словно в ответ на эти слова дверь машины с моей стороны распахнулась и кто-то схватил меня за плечо. Больно схватил.
— Вылезай! Давай быстро из машины! — Джи-Джи. Голос и вид у него были жутко испуганные.
— В чем дело? Что еще случилось?
— Вылезай из машины и пошли скорее.
— Привет, Джи-Джи! — прощебетала Антония со своего заднего сиденья.
Он метнул на нее настороженный взгляд, не переставая тащить меня за рубаху.
— Вылезай ты в жопу отсюда! Идем!
Выбираясь из машины, я напоследок взглянул в зеркало. Антония все еще улыбалась. Странно, но выражение ее лица было в точности таким, как и минуту назад, когда она смеялась надо мной. Казалось, таким оно и останется навсегда.
— Пока, Фрэнни.
— Беги, мудила! Беги во всю свою мудацкую мочь!
Джи-Джи припустил, как гепард. Где мне было за ним угнаться на моих пятидесятилетних ногах да с прокуренными легкими. Он мигом проскочил полквартала и остановился, чтобы посмотреть, где я. Бешено жестикулируя, он звал меня за собой, кричал: Шевелись, двигайся, скорей. Я старался как мог, но что толку? Пытаясь его догнать, я понял: мне уже не нестись стрелой по этой земле. К тому же я не знал, почему это мы несемся как идиоты. И почему я пошел за ним, вместо того чтобы, может, узнать у Антонии что-нибудь важное? О смерти, о Боге да мало ли о чем еще. Но нет же, выскочил из машины и как полоумный пустился вдогонку за самим собой. Эй, я, подожди меня!
На пороге третьего инфаркта, я собрал последние силы и крикнул ему:
— Куда мы бежим?
— Домой! Нам надо успеть домой, прежде чем они сюда доберутся!
— Кто — они?
— Да беги ты. Беги что есть сил.
Назад тем же путем, что и сюда, — мимо столовой Скрэппи, мимо школы, мимо домов, где жили старые друзья и враги. Еще один знакомый пес обнюхивал землю в чьем-то саду. Остановившись перевести дыхание, я подумал, что бегу мимо своей жизни в обратном направлении. Но каким бы странным ни было это движение, воспоминания продолжали проноситься в моей голове, как предметы, захваченные смерчем. И я при всем желании не мог их остановить.
Но Джи-Джи что-то остановило. Это произошло футах в двадцати от меня — он вдруг подпрыгнул, а потом как-то странно, боком, грохнулся оземь. Упал он с таким шумом, что я слышал, как стукнулись об асфальт его кости. Я бежал, а все мои мысли были о нем. Мальчик… мальчик… как он упал, бедняга, не расшибся ли?
