— А все остальные? Остальные-то что? Ты ж в группе лидер!
Василий Цыганков, ширококостый брюнет с вислыми плечами, сгорбился и ссутулился перед длинным, но субтильным Филом.
— Лидер, — буркнул Цыганков. — Они лохи все. Если б там пиво халявное обещали, они бы пошли. Или если б Моравлин не выстебывался.
Фил отошел к окну, нервно поправляя алый галстук-селедку. Он любил контраст. Темно-синий, почти фиолетовый костюм, белоснежная сорочка и алый галстук. Все, впрочем, сдержанно и приглушенно, кроме галстука, но галстук узкий. Секретарь академического комитета МолОта
[2]
должен следить за своим внешним видом.
Моравлин. Фил сообразил, что почти ничего не знает про этого типа, сорвавшего ответственное мероприятие. Кажется, даже не помнит.
— Как он выглядит? — не оборачиваясь, спросил у Цыганкова.
— Чуть пониже меня, белые волосы.
Фил вспомнил. К счастью, натуральных блондинов в Академии были единицы. Этот был еще и “скандинавским” — каким-то обесцвеченным, с прозрачными бровями и ресницами. Незапоминающееся лицо, черты как будто размыты. Захочешь, а не сможешь составить словесный портрет. Фил видел его раз пятнадцать за два года, и все это время не мог отделаться от какой-то порочной антипатии к этому парню. Раздражал жесткий взгляд, бесила подчеркнутая обособленность от группы. Девяносто девять процентов людей перед тем, как что-то сделать, долго выясняют отношение к возможному действию окружающих, готовят их и себя даже к мелкому шагу. Этот все делал молча. Без предисловий и вступительных речей. Потому считался непредсказуемым. И злила его уверенность в своих силах, непонятная убежденность, что вот никому нельзя, а ему можно так — быть непредсказуемым.
— Ты не пробовал с ним договориться?
Цыганков отвел глаза чуть быстрей, чем следовало бы.
— Что? — почти грубо спросил Фил.
— Нет, ничего.
Фил обошел стол, сел напротив Цыганкова. Угнездил локти на столе, молча уперся тяжелым взглядом Цыганкову в центр лба. Тот заерзал на стуле.
— Василий, у соратников секретов быть не должно, — мягко сказал Фил, не отрывая, впрочем, гнетущего взора от Васькиного лба.
Сейчас Цыганкову станет плохо, а потом он впадет в сомнамбулическое состояние: Фил прекрасно знал такое свойство своего взгляда и частенько этим пользовался.
— Да нет, ну это не секрет… не мой секрет.
Ага. Уже интересно. Фил знал, что до прошлого года Цыганков трудился в Службе, но потом вылетел. О Службе никогда и ничего не рассказывал, ссылаясь на подписку о неразглашении. Фила это слегка сердило, потому что соратник норовил одним задом на двух стульях усидеть — и в Партии карьеру сделать, и Службу не обидеть. Так не бывает.
— Вася, — он слегка подался вперед, — ты хоть раз задумывался, что бережешь тайны подлецов?
— Государства, — сподобился возразить Цыганков.
Странно. Обычно на этой стадии человечек уже закатывал глаза под лоб и бесперебойно отвечал на все Филовы вопросы. Цыганков держался. Силен, бродяга…
— Государство — это люди. А люди могут быть подлецами. Так вот, те люди, которые руководят нами сейчас, — подлецы. И только от нас зависит, будем ли мы подчиняться подлецам и дальше.
— Заговор? — понимающе спросил дурак Васька.
— Мы — цивилизованные люди. И пользуемся своими конституционными правами, не более того. Ходил бы чаще на наши семинары, не позорился бы, невежа. Мы ведем свою деятельность в рамках закона, в соответствии с правами и обязанностями. И основную свою задачу видим в том, чтобы раскрыть людям глаза на их подлинное положение. Они не знают и не хотят знать своих прав. Они, которые по праву должны управлять своим государством, бездумно передоверили власть кучке мерзавцев, нагородивших тайн. Ты сам подумай: какие в правовом государстве могут быть тайны? Таят то, что преступно. Так и ты таишь преступное.
— Да какое преступное? Че ты несешь…
— А что ты скрываешь?
— Ничего, — Цыганков даже ухмыльнулся.
— Тогда чего ты боишься Моравлина?
— Я не боюсь, — с трудом, но все же возразил Цыганков.
— А я думаю, что боишься. Но не Моравлина, а Службу, которую он представляет, — блеснул осведомленностью Фил. — Да, да, я знаю, где он работает. И могу себе представить, почему ты боишься проболтаться. Наверное, потому, что ушел ты оттуда не по своей воле. Тебя уволили за доведение до самоубийства некой Тани Гуданцевой. Ведь так? И ты молчишь только потому, что у Службы есть на тебя компромат.
Цыганков ухмылялся:
— Нет у них на меня компромата. Танька выжила, и дело закрыли, там и до суда не дошло. Между прочим, Служба меня и вытащила, они же и доказали, что я не нарушал учетного договора! — Счастливый Васька даже руками развел.
— А кто тебя отмазывал на чемпионате? На этом, и в прошлом году… Насколько мне помнится, там ты кое-кого серьезно покалечил.
Цыганков страдальчески скривился:
— Фил, на меня компромата нету. Если б всех, кто кости на чемпионатах ломает, сажали бы, у нас бы давно Олимпийские Игры запретили. Слушай, дай попить.
Понятно. Раз пить просит, значит, на внушение энергетическую блокаду ставил. Ну что ж, не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, решил Фил. Говоришь, компромата на тебя нету? Это мы сейчас проверим… Сходил в заднюю комнату якобы за холодной водичкой. Нет, водичку он тоже принес. Вместе с портативным видаком. Пока Цыганков жадно поглощал жидкость, Фил раскрыл книжку видака, повернул экраном к Цыганкову. Включил воспроизведение.
Через несколько минут Цыганкова трясло, волосы были мокрыми, а потной вонью кабинет забился настолько, что брезгливый Фил вынужденно распахнул окно, не надеясь на кондиционер.
Выждав, чтобы Цыганков услышал и увидел достаточно, Фил выключил видак. Убрал книжку во внутренний карман пиджака.
— Я… я не насиловал ее! Она сама дала! — выкрикнул Цыганков.
Фил развел руками:
— Василий, эта девушка вчера написала заявление. Сдала все анализы и прошла все освидетельствования. А раз ты не отрицаешь, что спал с ней, то тебе не отвертеться.
— Но она сама!
— Не знаю, доводилось ли тебе слышать, что изнасилование — это не обязательно связывать жертву, бить ее? Если она решит, что ты на нее морально давил, — это уже изнасилование. Бывали случаи, что жены законных мужей за решетку отправляли. Так что вполне возможно, что мы с тобой видимся в последний раз. Ты получишь минимум десять лет за изнасилование — девушка несовершеннолетняя. Знаешь, как в тюрьме относятся к насильникам? Они там сами в роли женщин выступают. И отказать не смеют.
