Больше всего Павел боялся, что Рита встретит его в нижнем белье, а на столе будет ждать своего часа бутылка шампанского. Буквально каждая новая подружка в Московье встречала его именно так. Самая пошлая ситуация. Он бы, наверное, удавился, если б она повторилась еще хоть раз в его жизни.
Рита встретила его в домашнем халате. Длинном, наглухо застегнутом. И на столе вместо шампанского были обычные чашки с тарелками. Рита вела себя не развязно, Павел ни о чем не рассказывал. Ни к чему.
А потом Павел остался у нее ночевать.
Глава 5
Тридцать сребреников
Растут лимоны на высоких горах,
На крутых берегах — для крутых…
Короче, ты не достанешь.
“Страна Лимония”, группа “Дюна”
17 апреля 2083 года, понедельник
Селенград
Оле было тревожно. Она сидела в последнем вагоне, и народу ехало очень мало. На “Ермаковом дворе” поезд стоял очень долго. Повинуясь неясному предчувствию, Оля в последний момент выскочила из вагона. Двери закрылись, поезд тронулся, но очень, очень медленно. Оля осталась ждать следующего поезда. Вдруг только что отъехавший поезд откатился назад на станцию. И в то же мгновение с другого конца платформы влетел следующий поезд. Оля сквозь прозрачные круглые стены видела людей в вагоне, из которого выскочила только что. Они смотрели на приближающийся поезд. На из лицах был ужас. Оля вне себя побежала по эскалатору вверх, чтобы не видеть катастрофу. Услышала грохот столкнувшихся поездов, крики людей… и проснулась.
Обычно она любила погадать, к чему приснилось то или другое. Сейчас не хотелось совершенно. Конечно, можно себя успокоить, решив, что она просто переутомилась, и этот сон — тревожный сигнал слабеющей психики. Легкую форму клаустрофобии у нее давно диагностировали, через год после того, как она стала свидетельницей аварии маршрутки. Вот только Оля знала: клаустрофобия ни при чем. Сон — предвестник чего-то плохого. Причем это плохое случится не с ней. А она никак не сможет предотвратить беду. Вот о чем этот сон.
* * *
18 апреля 2083 года, вторник
Селенград
Фильку Илья почувствовал чуть ли не от дверей корпуса. Фиг ли, четвертая ступень… И сразу понял, что Филька идет по его душу. Вздохнул: с курсовым и без того возни еще на пару недель, а тут отвлекают всякие. Встал, отпер дверь лаборантской.
— Здравствуй, — с привычными барскими интонациями сказал Филька с порога.
Илья безразлично кивнул, сидя к нему спиной и даже не думая поворачиваться.
— Тебе не кажется, что ты не слишком вежлив?
— Ты пришел меня этикету учить?
Филька сел так, чтобы Илья оказался к нему лицом.
— Будь любезен, отвлекись. Если тебя, конечно, хоть сколько-то интересует поездка в Америку.
Начинается. Сейчас будет покупать. Илья посмотрел Фильке в глаза.
— Послушай, Илья, так нельзя. Ты демонстративно отказываешься от участия в любых акциях МолОта. И тут же — собираешься в Америку…
— Сам себе противоречишь. Стажировка — акция МолОта, и я в ней участвую.
— Потому что тебе это выгодно!
— Фил, не смеши. Покажи мне хоть одного активиста, который занимается партийной работой на голом энтузиазме.
Филька вздохнул, но злиться отказывался:
— Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
— Не понимаю. Я все необходимые условия уже выполнил. Средний балл соответствует требованиям, в летний стройотряд ездил. Общественной работой не занимаюсь, так извини, не говори, что не знаешь, по какой причине.
— Савельев запрещает?
— Времени нет. Я ж, как бы тебе сказать, еще и учусь. А в список “американцев” меня поставили на собрании группы, честным голосованием. И не намекай, что ты помог мне. Вы ж сами твердите, что у вас все честно. Вот и представь, что я в это наивно верю.
— А я не собираюсь требовать с тебя благодарности. Я пытаюсь понять, откуда у тебя такая неприязнь к МолОту вообще и к его активистам в частности.
— Нет никакой неприязни.
— Да? А тогда какого черта ты мало того, что сам не посещаешь наши семинары, еще и отговариваешь остальных туда ходить?
— Это тебе Цыганков сказал? Никого я не отговаривал. Меня спросили, что я думаю, я ответил. А они уж сами пусть думают.
— Илья, ты ж должен понимать, что они несознательные…
— Не должен. Это вы должны понимать. Вот объясни Цыганкову, что с людьми работать не угрозами надо. А ваши семинары мне как собаке боковой карман. Я политически, может, и получше тебя подкован.
Филька развел демагогию на тему хорошего и плохого поведения. Илья слушал, улыбался. Потом проникновенно сказал:
— Хватит болтать. Ты не за этим сюда шел.
Филька заткнулся. Посмотрел остро и спокойно:
— Так, да? Давай так. Я хочу, чтобы ты подумал о партийной карьере. Не на уровне группы, разумеется. Для начала — должность первого заместителя. Моего. Это уже не общественная работа, там и зарплата предусмотрена, и льготы. С Савельевым вопрос я утрясу сам. В конце концов, Служба задолжала мне личного блокатора, положенного мне как антикорректору четвертой ступени.
Илья дернул бровью, демонстрируя вежливый интерес.
— Я заинтересован в том, чтобы мой блокатор был не только сторожем — Поля от меня или меня от Поля, — но и моим партнером. Единственным по-настоящему доверенным лицом. В обмен я предлагаю все. Буквально все. Карьера, власть… МолОт — организация серьезная, но на самом деле-то это просто детский сад для будущих лидеров Партии. Через два года меня переводят в Иркутский обком Партии, и ты поедешь со мной. Ты объедешь весь мир. Служба никогда не даст тебе такого будущего, какое может предложить Партия. И при этом ты не станешь в рядах своих перебежчиком. Наоборот — такого рода союз убьет в корне все слухи о якобы непримиримых противоречиях между Партией и Службой. В конце концов, вполне в возможностях Партии повлиять на Президента при назначении директора Службы. Хочешь сказать, ты, корректировщик, будешь плохим директором? Ты сможешь наладить нормальную работу, опираясь на мощь не только Службы, но и Партии.
— А почему я?
Филька встал, сунул руки в карманы, покачался с носка на пятку:
— Знаешь, если бы мне был нужен только заместитель, из всех ваших я бы охотней всего взял Царева. Администратор от Бога. Но речь о моей жизни. И о моем будущем. Поэтому ты. Потому что ты ненавидишь антикорректоров. А я не хочу пользоваться этими возможностями. Вообще. Никогда. Ты сможешь меня остановить, если я в какой-то момент потеряю над собой контроль.
— Странно.
