Глава 12
Герман Ковалев
Мне даже подраться как следует не удалось – так быстро бичей
разогнали. Очередь выровнялась. Снова заиграла гармошка. Девушки с равнодушными
лицами снова пустились в пляс, а нанайцы уселись у своего костра. На снегу
лежал разорванный пакет. Несколько апельсинов выкатилось из него. Как будто
пакет упал с неба, как будто его сбросили с самолета, как будто это подарок
судьбы. Прекрасно, это будет темой моих новых стихов.
Мне стало вдруг весело и хорошо, словно и не произошло у
меня только что крушения любви. Мне вдруг показалось, что весь этот вечер, вся
эта история с апельсинами – любительский спектакль в Доме культуры моряков, и я
в нем играю не последнюю роль, и все вокруг такие теплые, свои ребята, и
бутафория сделана неплохо, только неправдоподобно, словно в детских книжках:
луна, и серебристый снег, и сопки, и домики в сугробах, но скоро мой выход,
скоро прибежит моя партнерша в модном пальтеце и в валенках.
А впереди у меня целых два дня, только через два дня мы
выходим в море.
Я подобрал апельсины и понес их к весам.
– Чудик, – сказали мне ребята, – лопай сам.
Твой трофей.
– Ешь, матрос, – сказала продавщица, – за них
же плочено.
– Да что вы! – сказал я. – Этот пакет с неба
упал.
– Тем более, – говорят.
Тогда стал я всех угощать, каждый желающий мог получить из
моих рук апельсин, ведь с неба обычно сбрасывают не для одного, а для всех. Я
был Дед Мороз, и вдруг я увидел Нину, она пробиралась ко мне.
– Гера, мы пойдем танцевать? – спросила она.
От нее веяло морозным апельсиновым ароматом, а на губах у
нее смерзлись капли из апельсинового сока.
– Сейчас пойдем! – крикнул я. – Сейчас, наша
очередь подходит.
Вскоре подошла наша очередь, и мы все, весь «Зюйд», повалили
в столовую. Я вел Нину под руку, другой рукой я прижимал к телу пакет.
– Я все что угодно могу танцевать, – лепетала
Нина, – вот увидите, все что угодно. И липси, и вальс-гавот, и
даже, – она шепнула мне на ухо, – рок-н-ролл…
– За рок-н-ролл дают по шее, – сказал я, – да
я все равно ничего не умею, кроме танго.
– Танго – мой любимый танец.
Я посмотрел на нее. Понятно, все мое любимое теперь станет
всем твоим любимым, это понятно и так.
Мы сдвинули три столика и расселись всем экипажем.
Верховодил, как всегда, чиф.
– Эсфирь Наумовна, – шутил он, – «Зюйд» вас
ждет!
А апельсины уже красовались на столе маленькими кучками
перед каждым. Потом мы смешали их в одну огромную светящуюся внутренним огнем
кучу.
Подошла официантка и, следя за пальцами чифа, стала
извиняться:
– Этого нет. И этого нет, Петрович. Старое меню. И
этого нету, моряки.
– Тогда по два вторых и прочее и прочее! – весело
вскричал чиф.
– Это вы будете иметь, – обрадовалась она.
Наш радист Женя встал из-за стола и пошел беспокоиться
насчет освещения. Должен же был он сделать очередной исторический снимок.
Когда он навел аппарат, я положил руку на спинку Нининого
стула. Я думал, Нина не заметила, но она повела своим остреньким носиком,
заметила. Кажется, все это заметили. Чиф подмигнул стармеху. А Боря и Иван
сделали вид, что не заметили. Заметила это Люся Кравченко, которая шла в этот
момент мимо, она улыбнулась не мне и не Нине, а так. Мне вдруг стало чертовски
стыдно, лoтом прямо я весь покрылся. «Ветерок листву едва колышет», тьфу ты
черт… На кой черт я писал стихи да еще посылал их по почте? Когда же я брошу
это занятие, когда уж я стану настоящим парнем? Я положил Нине руку прямо на
плечо, даже сжал плечо немного.
Ну и худенькое плечико!
Как только щелкнул затвор, Нина дернулась.
– Какой вы, Гера, – прошептала она.
– Какой же? – цинично усмехнулся я.
– Какой-то несобранный.
– Служба такая, – глупо ответил я и опять
покраснел.
Официантка шла к нам. Она тащила огромный поднос,
заставленный бутылками и тарелками. Это была такая гора, что голова официантки
еле виднелась над ней, а на голых ее руках вздулись такие бицепсы, что дай бог
любому мужику. Снизу руки были мягкие и колыхались, а сверху надулись
бицепсами.
Чиф налил ей коньяку, она благодарно кивнула, спрятала
рюмочку под фартук и отошла за шторку. Я видел, как она помужски опрокинула эту
рюмку. Ну и официантка! Такая с виду домашняя тетушка, а так лихо пьет. Мне бы
так! Я хмелею быстро. Не умею я пить, что ты будешь делать.
Иван и Боря закусывали и строго глядели на Нину. А Нина
чувствовала их взгляды и ела очень деликатно.
– Ты ему письма-то пиши, – сказал Иван ей, –
он у нас знаешь какой. Будешь писать?
Нина посмотрела на него и словно слезы проглотила. Кивнула.
– Ты лучше ему радиограммы посылай, – посоветовал
Боря. – Очень бывает приятно в море получить радиограмму. Будешь?
– Ну, буду, буду! – сердито сказала она.
Ей, конечно, было странно, что ребята вмешиваются в наши
интимные отношения. Заиграла музыка. Шипела, скрипела, спотыкалась игла на
пластинке.
– Это танго, – сказала Нина в тарелку.
– Пойдем! – Я сжал ее локоть.
Мне сейчас все было нипочем. Мне сейчас казалось, что я и
впрямь умею танцевать танго.
Мы танцевали, не знаю, кажется, неплохо, кажется,
замечательно, кажется, лучше всех. Хриплый женский голос пел:
Говорите мне о любви,
Говорите мне снова и снова,
Я без устали слушать готова,
Там-нам-па-пи…
Этот припев повторялся несколько раз, а я никак не мог
расслышать последнюю строчку.
Говорите мне о любви,
Говорите мне снова и снова,
Я без устали слушать готова,
Там-нам-па-пи…
Это раздражало меня. Слова все повторялись, и последняя
строчка исчезала в шипении и скрежете заезженной пластинки.
– Что она там поет? Никак не могу разобрать.
– Поставьте еще раз, – прошептала Нина.
Глава 13
Корень
– Хочешь, Васильич, я тебе всю свою жизнь расскажу?
