– Второе… – Я прекратил расхаживать по комнате, взгромоздился с ногами на кровать и уселся по-турецки. – Второе – что-то вроде смягченного варианта первого. Легион и его бурная деятельность – отвлекающий маневр. Базы, война, шумиха с делегациями… Демонстрируется судорожная активность, страх, ксенофобия. Недальновидность. Что, казалось бы, проще такого решения проблемы – побросать воинства хонсаков в необитаемые трещины? Пущай себе плутают там до скончания веков. Выбраться-то все равно не сумеют! И гражданское правительство Братьев с радостью пошло бы на сотрудничество. Да что там правительство! Само человечество Терры все силы и средства отдало бы, чтобы остановить отвратительную для их менталитета бойню! Почему никому и в голову не пришла эта мысль? Не потому ли, что малая война маскирует подготовку к войне большой?
– С кем? – хлопнул глазами Генрик. – С Землей, что ли?
– Нужна им Земля, когда она уже давно под их властью, – вырвалось у меня вдруг.
– Ну, не знаю, – пожал плечами Генрик.
Я почесал грудь, живот, поправил мимоходом еще кое-какое специфическое хозяйство и продолжил:
– Не знаешь!… Простая ты душа. Ладно, отложим пока Землю. Я над этим, признаться, еще не думал толком. Правильнее сказать, не думал вообще. Ляпнул навскидку. Да и с большой войной, наверное, загнул. Скорее уж пытаются они под шумок тихой сапой пробраться туда, куда их не пускают. Представь только, как удобно скрыть под колпаком любой базы Легиона платформу с перфоратором нового поколения, предназначенного для бурения сверхглубоких скважин.
– Каких скважин? – не понял Генрик.
– В глубь Зоны недоступности, – пояснил я терпеливо. – Той, что огорожена непроходимым для терран барьером.
– Нас, значится, в дверь, а мы, соответственно, – в окно… – сказал Генрик не без удивления. – Свежо… однако здорово отдает антропоцентризмом. – Он погрозил мне пальцем: – Ответь-ка, мистер Делай Как Я, что Братьям в Зоне нужно? Не пускают, следовательно, и соваться не стоит. Представляешь, какие там чудовища разума обитают, если сами терране для них – дети малые.
– Надо же, – искренне изумился я, – какой ты, Гена, законопослушный гражданин, оказывается!… Диву даюсь, как только ты сюда-то забрел, в этот рассадник отпетой шпаны, патологических неслухов и прочих плохишей? Что им там делать? – передразнил я его. – Так ведь интересно же! Сказку о Синей Бороде помнишь? Да таких сказок в мире – вагон и маленькая тележка. Возьми хоть бы тех же Адама с Евой… Любопытство вообще присуще приматам, и ничего с этим не поделаешь. Как лезли под кирпич, так и будем лезть, как заплывали за буйки, так и будем заплывать. И не напугают нас ни удары по носу, ни зрелище гниющих и обезображенных трупов неудачников. То же и Братья, наверное. Есть же у нас с ними общее в этом вопросе…
– Известное дело! – повеселел Генрик. – Знаешь, Капрал, версия действительно занятная. И, что немаловажно, достаточно человечная. Лучше уж бить стекла в киосках, отвлекая милицейское внимание, пока старшие кореша сейфы буржуев потрошат, чем военную хунту поддерживать. А уж Госдуму Терры я расстреливать ни за какие коврижки не стану, будь она хоть трижды реакционной. Ей-богу! – И он истово перекрестился.
– Вот и договорились. Вместе не станем. – Я протяжно зевнул, да так широко, что перестарался – челюсть перекосила судорога. После двухминутных мучений под насмешливым взглядом Саркисяна я вправил ее наконец и сказал, стараясь открывать рот уже поосмотрительнее: – Так какое наше окончательное резюме?
– Ты полоумный паникер, – сказал Генрик. – Это главное, это не подлежит никакому сомнению, да ты в этом и не сомневаешься. (Я с блудливой гримасой затряс головой, подтверждая, что действительно не сомневаюсь.) Правда же о войне, во всем своем страшном великолепии, сколько бы мы ни напрягали наши маленькие мозги, яснее для нас не станет. Надо полагать, ты в своих догадках отчасти прав – там царапнул, тут мазнул, о чем-то сообразил, что-то домыслил. Но – отчасти! Хотя бы потому, что нами видима лишь та крошечная часть картины, которую нам показали, которую мы способны понять и принять, которая нам – наемникам – необходима и достаточна. Хотя бы потому, что цели и приоритеты всякой войны (особенно затяжной) в ходе ее меняются кардинально, меняются вместе с людьми, войну развязавшими и войну ведущими. Сегодняшние Большие Братья – далеко не те, которых я встретил в день прибытия, год назад, и уж тем более не те, что начинали создавать Легион. Им сейчас чудовищно трудно, намного труднее, чем всем нам вместе взятым. Попытайся их понять. Но завтра, завтра – на свежую голову! – вскричал он напористо, заметив, что я принимаюсь морщить лоб и плотоядно облизывать губы в предвкушении следующего раунда дебатов. – Завтра, договорились?… А хочешь, я дам тебе мягкую игрушку, чтобы заснуть было легче? – вкрадчиво прошептал он, плутовато улыбаясь, и потянулся к тумбочке.
Я не без ужаса отказался. Знаю я его мягкую игрушку: розовая такая, упругая, безотказная и немногословная; с щедрым ртом и кое-чем еще…
– А проспишься, – продолжал он увещевать, – и полночные твои алармистские бредни покажутся утречком настолько нелепыми, что ты приползешь на четвереньках просить прощения за то (он возвысил голос до негромкого, но чрезвычайно грозного рычания), что к чертям собачьим перебил у меня весь сон! Вот только не знаю, захочу ли я тебя простить после ночи без отдохновения, на которую я теперь со стопроцентной гарантией обречен! – Он впечатляюще пошевелил усами.
– О-о-ох, зато я-то как сейчас усну спокойно, Генка! – Я блаженно прищурился, но от зевка предусмотрительно удержался. – И все благодаря тебе, дорогой мой названый брательник. Спасибо, дружище, что позволил душу излить!
– Ну, понятно, – притворно вздохнул он. – Без меня, как без помойного ведра.
– Да ты что под помоями подразумеваешь, охальник?! – негодующе возопил я и метнул в него подушку.
ГЛАВА 6
У злых людей нет песен.
– Отчего же у русских есть песни?
Фридрих Ницше
– Ну уж нет, – сказал Долото. – Я их туда небось не гнал. Сами небось туда полезли, увязли в дерьме этом по уши, а как вытаскивать, так дядя. Здорово живем! Не, не пойду. И вообще, я же к Бобу возвращаюсь. Волка своего зовите.
Долото был последним, к кому Генрик и Филипп обратились с предложением составить им компанию для новой вылазки к штабу хонсаков. И отнюдь не первым, отказавшимся от него. Один лишь фаталист Бородач без раздумий согласился помочь бестолковым терранам-дипломатам, еще одна миролюбивая миссия которых с треском, судя по всему, провалилась.
Во всяком случае, никаких вестей от группы парламентеров, ушедшей неделю назад по проторенной легионерами дорожке, не поступило. Ни слуху ни духу. Скорее всего их уже не было в живых. Выяснить это наверное не представлялось возможным – шмели, как и прежде, пропадали без следа, а на вызовы по спецсвязи миссионеры не отзывались.
Василиса здорово поругалась с начальством по поводу использования именно ее подчиненных в заведомо опаснейшей операции и примчалась в казарму злющая донельзя. Пригласив Филиппа с Генриком в Красный уголок, она выпалила:
