Я искоса взглянула на его лицо, повернутое ко мне в профиль. Мы только что свернули на узкий мост, находящийся под прямым углом к шоссе, промчались по нему и снова выехали на дорогу. Это еще нельзя было назвать действительно опасной ездой: в темноте он по свету фар узнал бы о приближении встречной машины, но все же Рауль ехал так рискованно, что у меня засосало под ложечкой при мысли, что он, может быть, выпил. Но когда яркий свет наших фар отразился от стены белых скал, возвышавшихся перед нами, в машине стало светло и я увидела лицо Рауля. Он был совершенно трезв, но явно чем-то расстроен, хмуро смотрел на дорогу, щурясь на пролетающую темноту, забыв о моем присутствии. Наверное, у него просто плохое настроение и он вымещает злость на своем автомобиле.
— Что вы делали внизу, в Тононе? — Вопрос был совершенно безобиден, но задан таким резким тоном, столь внезапно после долгого молчания, что звучал как обвинение.
Я вздрогнула и не сразу нашлась.
— Что? О, у меня был свободный вечер.
— А что вы обычно делаете, когда у вас свободный вечер?
— Ничего особенного... Хожу по магазинам... иду в кино. Все, что угодно.
— Иногда встречаетесь с друзьями?
— Нет, — удивленно сказала я, — у меня здесь нет знакомых. Я говорила вам, когда мы... Говорила вам во вторник.
— А! Да, вы это говорили.
Мы попали под дождь, и крупные капли стучали о верх машины и стекали по переднему стеклу. Машина, не сбавляя скорости, преодолела крутой поворот дороги, и шины взвизгнули, проезжая по мокрому асфальту. Рауль даже не взглянул на меня. Он, наверное, даже не помнил, кто сидит рядом с ним в машине. «Так тебе и надо, Золушка!»
Молча сидя рядом с Раулем, я призывала на помощь горькие истины, продиктованные здравым смыслом.
Он снова нарушил молчание, только когда мы проехали две трети пути до Вальми, задав вопрос, который показался мне совершенно не относящимся к делу и очень меня удивил.
— Кто был этот парень?
Я растерялась, не понимая, о ком идет речь.
— Какой парень?
— Тот, с которым вы были в Тононе. Вы вышли из кафе вместе с ним.
— Ах, этот.
— А кто же еще?
Почти грубый тон заставил меня удивленно посмотреть на Рауля.
— Мой друг, — коротко сказала я.
— Вы мне говорили, что никого здесь не знаете.
— А его знаю, — ответила я совершенно по-детски.
Быстрый взгляд. Ни тени улыбки. Потом он спросил:
— Как Филипп?
— Спасибо, хорошо.
— А как вы? Больше ничего не случилось?
— Нет.
Мой голос был немного сдавленным и неестественным, хотя я изо всех сил старалась, чтобы он звучал ровно и не выдавал меня. Здравый смысл — само собой, но у меня есть еще и гордость. Я ругала себя за глупость. Из темноты ко мне неслись образы моих идиотских мечтаний. Не знаю, чего я ожидала, но... нынешний Рауль так сильно отличался от прежнего... Перемена была слишком резкой, и это было ужасно.
Тут я сделала небольшое открытие, которое меня испугало. Мечты мечтами, но факт оставался фактом. Я влюбилась в Рауля. Дело вовсе не в вине и не в лунном свете и прочих романтических ловушках. И даже не в его шарме, которым он буквально окутывал меня в ту ночь. Сейчас я была совершенно трезвой, шел дождь, и о шарме не могло быть и речи... и все же я была влюблена в этого совершенно постороннего человека с холодным голосом, который говорил со мной резким и даже раздраженным тоном. Я, конечно, могла бы сдержать свои чувства и посмеяться над собственной глупостью, но мне нисколько не было смешно.
Я крепко закусила губы и с трудом глотнула воздух, ощущая горечь разочарования и желая только одного: чтобы он перестал задавать мне вопросы. Но он был настойчив, не оставляя резкого тона, из-за которого его довольно безобидные вопросы приобретали характер допроса с пристрастием.
Казалось, он все еще интересовался Уильямом Блейком. Это было мне неприятно — ведь я обещала Уильяму не говорить, что встретила его в Тононе.
— Кто он такой? Англичанин?
— Да.
— Он сел в автобус на Аннеси. Альпинист?
— Он поднимется оттуда в горы в конце недели.
— Он живет здесь?
— Да.
— Вы были знакомы с ним в Англии?
— Нет.
— А! Значит, он был в Вальми?
— Я не знаю.
— Долго он пробудет здесь?
— Послушайте, — взмолилась я, — какая вам разница? Почему вы меня допрашиваете?
Наступило молчание. Потом он сказал чопорно и в то же время смущенно:
— Простите. Мне не следовало вмешиваться в ваши личные дела.
— Да никакие не личные. Это просто... я не это имела в виду... просто не хотела вам говорить... — беспомощно лепетала я.
Он как-то странно посмотрел на меня:
— Что не хотели говорить?
— Да ничего. Послушайте, — с отчаянием сказала я. — Мне хочется помолчать. Вы ничего не имеете против?
Теперь уже не могло быть никаких сомнений: Рауль был в самом скверном настроении. Сердито сказав сквозь зубы: «К черту!», он повернул «кадиллак» на мост Вальми и стал подниматься по зигзагу вдвое быстрее, чем следовало. Машина рванулась с шипением рассерженной кошки к следующему повороту.
— Вы меня не так поняли. — И снова нотка с трудом сдерживаемого отчаяния. — Я вовсе не хотел лезть не в свое дело. Но...
— Знаю. Простите. — Я говорила почти так же резко, как он, выбитая из колеи не только его непонятным раздражением, но и унижением, которое испытывала, вспоминая о своих глупых мечтах. — Думаю, что просто устала. Я ходила по городу целых два часа, чтобы выбрать какой-нибудь материал на платье... О!
Я схватилась за голову:
— Я, должно быть, оставила его... да, оставила его в кафе; положила сверток на полку под столом, а потом Уильям побежал к автобусу... О господи, какая я дура! Я думаю, что если позвоню им по телефону... о господи!
Он вдруг резко нажал на сигнал. Я вздрогнула и спросила его:
— В чем дело?
— Какой-то зверек. Хорек, наверное.
Деревья мчались навстречу и исчезали в темноте. Впереди показался крутой поворот.
— Вы не могли бы ехать помедленнее? Я боюсь, — сказала я.
Машина замедлила ход и повернула, из-под колес брызнул фонтан камешков.
— Вы рассказали ему о том, что кто-то стрелял в березовой роще?
— О чем? Кому?
— Этому... Уильяму.
Я коротко вздохнула:
— Да, рассказала. Он думает, что это могли сделать и вы.
