Постепенно он разжал руки и перестал дрожать. Но когда я попыталась наклониться, чтобы подложить дров в камин, он снова уцепился за меня.
— Все хорошо, — быстро сказала я, — просто хочу развести огонь пожарче. Тебе надо согреться.
Он немного отпустил меня, так что я смогла наклониться и бросить несколько небольших поленьев в затухающий камин и перемешать дрова. Маленькие язычки пламени стали лизать сучья, и огонь вновь разгорелся. Потом я снова выпрямилась. Я была уверена, что для Филиппа сейчас важнее успокоиться, чем лечь в кровать и выпить горячее какао, чтобы согреться, — все это потом. Я мягко спросила:
— Это из-за машины, Филипп?
Снова легкий кивок.
— Я ведь предупредила тебя, что перила расшатаны и просила не бегать по балкону, правда?
Он сказал тоненьким, совсем детским голоском:
— Я услышал сигнал и подумал... Папа всегда... когда подъезжал... Чтобы я знал, что он уже близко...
Я закусила губы. Меня передернуло. Конечно, сигнал... Я вспомнила громкий победный звук сигнала там, на дороге. Перед машиной никто не перебегал. Это был лишь внезапный порыв того же чувства, которое побудило его поцеловать меня... а Филипп из-за сигнала бросился бежать в темноту в слепой и упрямой надежде и едва не упал с головокружительной высоты вместе с расшатанной каменной балюстрадой.
Я сказала больше себе, чем ему:
— Я не имела понятия о том, что перила настолько разрушены. Они только немного шатались. Я думала, что они еще долго продержатся. Слава богу, что я положила поперек них лестницу. Почему это пришло мне в голову?.. Слава богу, что я это сделала. — Внезапно меня поразила неприятная мысль. — Филипп, а где была Берта? Я думала, она с тобой.
— За ней пришел Бернар. Она что-то забыла сделать.
— Понятно, — задумчиво сказала я, продолжая держать его на коленях. — Послушай, Филипп, мы с тобой разожгли хороший огонь. Не хочешь отогреть свои замерзшие лапки?
На этот раз он без возражений отпустил меня, соскользнул на ковер у моих ног, послушно протянув руки к весело пылающему огню. Я взъерошила ему волосы:
— И волосы тоже мокрые. Как можно выбегать на балкон в такую дождливую ночь? Ах ты, упрямый осленок!
Мальчик сказал все еще напряженным и резким голосом:
— Я ударился о перила, и вдруг их не стало. Они упали и стукнулись о камни внизу. Я на что-то наткнулся. Было темно, я ничего не видел — и упал. Я ничего не видел.
— Ты наткнулся на деревянную лестницу, Филипп, и поэтому никак не мог свалиться вниз, понимаешь? Там не было дыры. Было темно, и ты не мог увидеть эту лестницу, но она очень крепкая. Тебе не угрожала никакая опасность.
— Это было ужасно. Я очень испугался.
— Неудивительно. Я бы тоже испугалась до смерти. Ты очень хорошо сделал, что не двигался.
— Я боялся, но знал, что вы придете. — Маленькое бледное личико повернулось ко мне. — Поэтому я ждал.
У меня сдавило сердце.
— Вот я и пришла, — нарочито легкомысленным тоном сказала я. — Как хорошо, что я села в машину твоего кузена Рауля и не стала ждать автобуса. — Я встала и склонилась над мальчиком, подсунув обе руки ему под мышки. — Ну а сейчас пойдем снимем с тебя все это. Поднимайся! — Я подняла его на ноги. — Господи, детка, ты, наверное, лежал в луже! Как насчет горячей ванны, ужина в постели и жаркого огня в твоей спальне, чтобы было еще уютнее?
— А вы придете ко мне?
— Да.
— Поужинаете в моей комнате?
— Я посижу на кровати у тебя в ногах, — пообещала я.
Черные глаза блеснули.
— И будем играть в фишки?
— Ого! — сказала я. — Ты уже начинаешь сколачивать на этом капитал, правда? И к тому же делаешь слишком большие успехи в игре. Хорошо, если обещаешь, что не разобьешь меня в пух и прах. Я повернула его и легонько подтолкнула к двери. — А теперь иди и переоденься, пока я буду наполнять ванну.
Он послушно вышел. Я позвонила Берте и отправилась наливать ванну. Глядя, как пар покрывает капельками тумана плитки на стенах ванной, я мрачно думала о том, что мне снова придется встретиться сегодня с Леоном де Вальми.
Из-за шума воды я вначале не расслышала стука в дверь, отделяющую ванную от моей гостиной.
— Войдите, — сказала я, думая, что это Берта.
Я обернулась и с удивлением увидела мадам де Вальми. Она никогда не приходила сюда в этот час, и, когда я посмотрела на ее лицо, у меня упало сердце. Вот оно! А у меня даже не было времени подумать, что я им скажу.
Я немного подкрутила краны, чтобы вода шла не так сильно, и выпрямилась, встречая опасность лицом к лицу.
— Мисс Мартин, простите, что врываюсь к вам, когда вы переодеваетесь... — Начало, во всяком случае, трудно назвать угрожающим: мадам говорила извиняющимся тоном, быстро и нервно. — Я подумала... вы не забыли привезти сегодня из Тонона мои таблетки?
От облегчения я даже покраснела:
— Ну конечно, мадам. Я хотела отдать таблетки Берте, чтобы она отнесла их в вашу комнату. Простите. Я не знала, что они вам понадобятся.
— Они кончились. Иначе я не стала бы вас беспокоить.
— Сейчас я принесу их, — сказала я. — Никакого беспокойства, мадам. Вы мне нисколько не помешали: эта ванна не для меня. Филипп!
Я нагнулась, чтобы попробовать, не слишком ли горяча вода, потом закрыла краны.
— А, ты здесь, Филипп. Прыгай в воду и не забудь на этот раз вымыть уши... Я сейчас же отнесу вам таблетки, мадам. Моя сумка здесь, в гостиной.
Выйдя из ванной, я закрыла за собой дверь. Как бы поделикатнее рассказать ей о том, что едва не произошло несчастье? Но когда я посмотрела на нее, эти мысли вылетели у меня из головы. Она выглядела совершенно больной. Ее лицо показалось мне суровым, но в действительности оно выражало лишь страдание — восковые щеки, крепко сжатые, как от сильной боли, губы. Казалось, она вот-вот упадет.
— Что с вами, мадам? — с беспокойством спросила я. — Вам плохо? Может быть, присядете на несколько минут? Дать вам немного воды?
— Не надо. — Она встала у камина, рядом со стулом с высокой спинкой, и слабо улыбнулась, но я видела, каких усилий ей это стоило. — Не беспокойтесь, дорогая, я... просто плохо спала прошлую ночь. Не могу уснуть без снотворного.
— Сейчас принесу вам лекарство.
Неуверенно посмотрев на мадам де Вальми, я бросилась бежать в свою гостиную, но сразу же вспомнила, что таблетки остались в кармане моего пальто, и быстро вернулась.
— Мадам!
Мой испуганный крик был вызван тем, что я увидела.
Положив руку на спинку стула, Элоиза де Вальми тяжело оперлась на него. Она отвернулась от меня, словно прислушиваясь к тому, как Филипп плескается в ванне, но глаза ее были закрыты, а щеки походили на скомканную серую бумагу. Вся ее красота пропала. Она выглядела дряхлой старухой.
