– Дотронься до него, – шепчет и кладет мне на руки два полушария.
Я слегка сгибаю пальцы, чтобы лучше почувствовать. Снаружи он гладкий и в то же время морщинистый, а внутри я на ощупь узнаю плотное сплетение зернышек, обтянутых легкой пленкой.
Кажется, я поняла!
– Это гранат?
– Сейчас узнаешь! – Леонардо высвобождает его из моих рук. – Открой рот, попробуй!
Я колеблюсь в замешательстве: мне совсем не нравится, что я не могу видеть то, что собираюсь есть. Но потом послушно повинуюсь. Несколько прохладных зернышек соскальзывают мне на язык. У них кисловатый, чуть щиплющий привкус, на зубах чувствуется плотная и сладкая мякоть с твердой сердцевиной.
– Вот это и есть настоящий гранат. Ты знаешь, что самые сладкие выращивают в Испании? – говорит он, держа плод в руках. – Я думаю, что тебе необходимо начать с этого, чтобы прийти вот к тому, – и он указывает на фреску.
Я тоже смотрю на него, еще ощущая во рту кашицу из семян. Деталь, которая до недавнего времени была просто фрагментом определенной формы и цвета, внезапно стала чем-то живым. Теперь, когда я ощущаю гранат во рту, в ноздрях, в желудке, мне кажется, что я в первый раз вижу его на фреске по-настоящему и наконец-то могу постичь его тайную сущность. Не нахожу слов, я совершенно потеряна. Ищу помощи во взгляде Леонардо, он улыбается мне.
Теперь, когда я ощущаю гранат во рту, в ноздрях, в желудке, мне кажется, что я в первый раз вижу его на фреске по-настоящему и наконец-то могу постичь его тайную сущность.
– Иногда глаз недостаточно, чтобы видеть всю картину полностью, тебе не кажется?
Киваю в нерешительности:
– Вроде я поняла, что ты хочешь сказать…
– Ну значит, тебе стоит сразу же приняться за работу. Не буду тебя больше беспокоить, – и поворачивается, чтобы уйти.
После нескольких шагов в направлении коридора он внезапно возвращается обратно, словно забыв что-то – наверное, пакет с гранатами или куртку. Но нет. Он останавливается рядом, роется в кармане джинсов и достает мою бутылочку с глазными каплями.
– Я нашел это вчера в своей комнате, – объясняет он, передавая капли мне. – И подумал, что тебе это может понадобиться.
Окаменев, забираю бутылочку, сейчас мне хотелось бы провалиться сквозь пол и больше никогда не появляться.
– Спасибо, я ее все утро искала, – отвечаю, как ни в чем не бывало, пытаясь замаскировать волну стыда, поднимающуюся внутри меня. – Даже и не знаю, как она оказалась у тебя в комнате, – продолжаю я, а щеки предательски пылают краской. Опять! Мне бы хотелось найти подходящее алиби, но у меня никогда не получается лгать. Эта дура Гайя… А я еще большая дура, потому что тогда, несколько дней назад, последовала за ней! Он теперь будет думать, что я проныра или, еще хуже, – маньячка.
Леонардо обращает на меня понимающий взгляд, словно читая мои мысли. Он с веселым видом пожимает плечами и одаривает меня дружеской улыбкой, как бы говоря «расслабься, ничего не стряслось». Потом, без лишних слов, просто уходит, оставляя меня, застывшую, в центре холла. А я разрываюсь: стоит ли мне просто забыть об этом или убежать сию же минуту туда, где никто меня не знает.
* * *
Когда я покидаю палаццо, уже темно. Вдоль переулка горят фонари, и прохладный октябрьский ветерок заставляет меня поднять воротник плаща. Я поправляю волосы, и вдруг знакомый голос почти шепотом называет меня по имени.
– Псссс… Биби! – голос Филиппо.
Он сидит на парапете колодца в самом центре площади. Перехватив мой взгляд, соскальзывает вниз и приземляется на брусчатку, отряхивая тренч дымчатого цвета.
– Эта фреска не хотела тебя отпускать, – он кладет в карман телефон и приближается ко мне.
– Поработала на славу, – отвечаю, но решаю не рассказывать ничего об эксперименте с Леонардо. – А ты что здесь делаешь?
– Я пришел попрощаться, – отвечает он, поправляя ремень сумки с ноутбуком на плече. – Я не позвонил, потому что знаю, что ты не отвечаешь во время работы.
– Ну, тебе бы я ответила, – улыбаюсь и хлопаю его по плечу.
Мы идем в направлении площади Сан-Барнаба. Я рада, что Филиппо со мной, он обладает потрясающей способностью успокаивать меня, с ним я чувствую себя комфортно.
– Мне нужно кое-что тебе сказать, – он почесывает затылок, как бы подыскивая подходящие слова. Его глаза моментально становятся грустными.
– Что случилось?
– Завтра я возвращаюсь обратно в Рим. Чтобы остаться там, – говорит он залпом.
– Ой, ничего себе…
Я не знаю, как реагировать на эту новость. Может, для него это хорошо и не стоит демонстрировать ту нотку сожаления, которая зародилась у меня внутри.
– Ты мне ничего раньше об этом не говорил…
– Я узнал об этом два часа назад, – он разводит руками в знак смирения, – решение начальника. Он надумал отправить меня в головной офис в Риме, потому что, по его мнению, я самый квалифицированный.
– Это звучит как повышение.
– Ну, как сказал Дзонта, кидая документы на мой стол со своим обычным надутым видом: «Отнесись к этому как к продвижению в карьере». – Филиппо засовывает руки поглубже в карманы и неподвижно смотрит на неопределенную точку на горизонте. – Повышение зарплаты и, само собой, все расходы на проживание – за счет компании. Думаю, это одно из тех предложений, от которых трудно отказаться… – говорит он, имитируя голос Марлона Брандо в «Крестном отце».
– А ты доволен? – задаю вопрос в лоб.
– Да, доволен, конечно, – отвечает он, – просто все произошло так неожиданно, я только обустроился в Венеции, и опять уезжать… – Он смотрит на меня, и на минуту я надеюсь, что он скажет: «А еще я не хочу с тобой расставаться!», но сразу же приказываю себе не помышлять об этом. Это его шанс построить карьеру, цель, ради которой он так старался, мне следует радоваться за него и отставить свой эгоизм.
– А ты надолго там должен будешь остаться? – спрашиваю, стараясь говорить не плаксивым тоном.
– Пока не знаю, но, как бы то ни было, речь идет о многих месяцах, да и начальный период будет бешеным, – он вздыхает, словно подготавливая меня к признанию, – наше архитекторское бюро добилось партнерства в реализации здания, спроектированного Ренцо Пьяно
[21]
.
– Ничего себе, Фил. Поздравляю! А почему ты сразу не сказал?
Потрясающая новость. И я легонько целую его в щеку.
– Это шанс всей твоей жизни, – говорю я.
Филиппо скупо улыбается. Его скромность обезоруживает меня, и это одна из тех черт, которые мне в нем нравятся. Конечно, он гордится тем, чего достиг, но никогда не кичится этим. Он из тех, кто не теряет чувства реальности, даже если его попросят перепроектировать эмпайр-стейт-билдинг в Нью-Йорке.
