Мы обгоняем небольшие трехколесные фургоны, водители которых — ссохшиеся старички, перевозящие дыни.
— Фабио! — говорит по телефону Марк. — Buongiorno…
Насколько я понимаю, он разговаривает с администратором в Помпеях.
Вскоре мы подъезжаем к внушительным железным воротам. Нас уже ждет низенький, элегантно одетый мужчина — в белых джинсах и очень дорогих солнцезащитных очках от Армани. Он с раболепием приветствует Марка, даже с капелькой страха, а затем поворачивается ко мне и целует мою руку.
После этого милого фарса администратор открывает ворота и впускает нас в Помпеи.
Помпеи!
Я мечтала оказаться здесь еще со школы — своими глазами увидеть сохранившийся до наших дней известный римский город, погребенный под пеплом после извержения Везувия. И сейчас мне дарована невероятная привилегия: осмотреть его без туристов.
Сидящий внутри меня историк хочет изучить каждый уголок, но Марк шагает вперед, ведя меня мимо руин, мимо римских публичных домов и бань, магазинчиков и таверн.
Наконец мы останавливаемся. На улице жарко, я покрываюсь потом.
— Вилла мистерий, — объявляет Марк.
Мы заходим внутрь, оставляя администратора позади. Передо мной открывается двор, боковые комнаты и яркие мозаичные полы. Заворачиваем за угол и оказываемся в более темной комнате, мастерски украшенной фресками. Им две тысячи лет, на багровом фоне, окаймляющем каждое изображение, слоем лежит вековая пыль.
Веревка отгораживает пространство перед фресками. Наверное, чтобы уберечь их от туристов. Марк перешагивает через нее и, взяв меня за влажную руку, помогает сделать то же самое.
Теперь я в центре комнаты, любуюсь поэтической и мечтательной прелестью этих изображений. Танцующие девушки, трогательные сатиры, печальные и прекрасные женщины. Здесь царствует красота изящества, яркая и живая, спасенная от забвения.
— Эти фрески показывают ритуал инициации, — объясняет Марк. — Девушку посвящают в мистерии.
Я изучаю огромные древние изображения с возрастающим любопытством.
Слева элегантную девушку готовят к изощренной церемонии. Кто-то играет на флейтах. Молодую красавицу тщательно омывают. Она что-то пьет — вино или одурманивающие напитки. Это не важно, но после этого девушка пускается в пляс. Танцует до умопомрачения.
Во рту у меня пересохло. Смотрю направо. На последней фреске девушка проходит обряд посвящения, ее одевает рабыня, укладывает волосы в прическу. Все это время девушка печально смотрит на меня со стены, даже с сожалением, но есть в ее выражении нотка пресыщения.
Пресыщения чем?
Делаю шаг вперед.
Парадоксально, но самая важная, кульминационная сцена спрятана в дальнем темном углу комнаты. Девушка, стоя к нам спиной, наконец сняла одеяния и предстала почти обнаженной. Изгибы ее белоснежного тела восхитительны. Она выглядит божественной и невероятно возбужденной, будто откликается на некую эротическую стимуляцию.
Сердце бьется чаще. До меня доходит, в чем дело. Девушку бьют хлыстом.
10
— Что все это значит? Я не понимаю, — говорю я, попятившись от фресок.
Марк внимательно смотрит на меня в полумраке виллы, будто заглядывает в самую душу, в мое прошлое…
— Как видишь, Икс, это инициация.
Голос его слишком спокойный, даже неестественный. Мой же срывается на крик.
— И к… к чему это имеет отношение? — (Он ничего не отвечает.) — Марк, поговори со мной. Объясни эти фрески… Зачем ты привел меня сюда?
Между нами повисает тишина. Я слышу пение птиц на улице, отдаленный шум дороги. Однако на Виллу мистерий будто лег покров безмолвия: мы осквернили ее своим разговором. Но можно ли осквернить это? Снова смотрю на женщину на самой дальней и значимой фреске. Затем окидываю взглядом остальные изображения.
Кто этот улыбающийся бог, откинувшийся назад, будто в опьянении? Кто эта женщина с лавровым венком и серебряным подносом? И почему, черт побери, ту молодую девушку бьют хлыстом?! Почему она принимает такое?
Фрески вызывают слишком много вопросов. Мне не хочется тщательно изучать их и разбираться во всем. Тем более скоро сюда хлынут туристы. А наше присутствие здесь против правил. И вообще это ошибка.
— Марк, мы можем отсюда уйти?
— Конечно. — Он машет рукой в сторону освещенного солнцем дверного проема. — Можем пройти здесь, а потом…
Не собираюсь ждать, когда он закончит. Я стремительно перешагиваю через порог и вырываюсь на свежий воздух. Правда, выхожу я в какой-то внутренний дворик с изящной статуей Меркурия из позеленевшей меди на пьедестале — стройный, красивый юноша в крылатых сандалиях. Не припомню эту статую.
— Но здесь нет выхода!
— Икс, подожди. Надо всего лишь повернуть налево.
Налево? Спотыкаясь на камнях, я тороплюсь за угол. В моих мыслях сумятица. Ступали ли по этой же самой тропе молоденькие римские невесты? С голыми, гибкими телами, скрытыми под туниками, в алых сандалиях с золотой отделкой, заходили ли в ту темную комнату в ожидании порки?
И какое это имеет отношение к Марку и ко мне? К нам?
Я заблудилась. По обе стороны тянутся коридоры. Стоя за моей спиной, Марк нежно и успокаивающе кладет руку мне на плечо и направляет меня. Я скидываю его руку и упрямо шагаю по темному проходу. Не хочу, чтобы лорд Роскаррик прикасался ко мне. Слишком уж это напоминает о прошедшей ночи.
О том, как он беззастенчиво раздел меня. Как вдавливал лицом в подушку — нежно и властно, с примесью ярости.
И все же мне это понравилось. Правда. Как он обладал мною, раскрывая и поглощая целиком. Мне понравилось. Я уступила перед его ненасытностью, он пожирал меня, будто свежевыловленного ricci: морского ежа, которого подают в лучших ресторанах Позиллипо. Если я стану думать о нашем восхитительном сексе, то вновь сдамся. Но прямо сейчас я готова обороняться.
— Куда идти? — Мой голос звучит натянуто.
— Сюда, Икс, — мягко говорит Маркус. — Всего лишь пройди здесь.
Я чуть ли не бегу. Мне отчаянно нужен свежий воздух, а не эта тысячелетняя пыль. Торопливой походкой иду по темному коридору, мимо других фресок и мозаики. Вдалеке — наконец-то! — виднеются желтые полевые цветы, покачивающиеся на солнце Кампании. Выход из этого лабиринта. Я выбегаю на свет, летний ветерок окутывает меня. Облегченно вздыхаю.
Я даже вспотела. Пребываю в легкой панике.
Маленький щеголь в белых джинсах испарился. Древняя римская дорога, усыпанная могилами и домами, уходит в бесконечность. Здесь так тихо. Я оглядываюсь, что-то мне это напоминает. Но что?
И тут меня осеняет. Здесь такая же зловещая атмосфера, как и в Лос-Анджелесе. На освещенных улицах никого нет. Никто не гуляет. Иногда калифорнийские города с их полным отсутствием пешеходов напоминают мне о местах, пораженных чумой или пострадавших от стихийного бедствия. И вот опять я здесь. В городе мертвых.
