Движение немного ускоряется, и мы проезжаем мимо очередных кострищ. Ошарашенно смотрю на адский пейзаж раздуваемого пламени на фоне темного неба.
Удивительно, но этот пейзаж по-своему прекрасен: горящие в ночи костры, залитые лунным светом пальмы и заброшенные бетонные пригородные поселки, белые, как кости. Красота и уродство в одном. Будто красивый мужчина с жестокими наклонностями.
На следующей неделе Марк Роскаррик везет меня на Капри.
16
— Марк, я не могу этого принять.
— Почему?
— Это уже слишком. Я будто содержанка. Домашняя зверушка.
— Самолет бы тебе больше понравился?
Я смотрю на Марка и вижу, что он в шутливом настроении. Я, напротив, даже не улыбаюсь. Мы сидим в «моей» машине, которая сейчас стала «его» машиной. Припаркованы мы на Вомеро, одном из холмов с панорамой всего Неаполя — с зелеными квадратами садов, высокими стенами с камерами видеонаблюдения и мусором, который наконец-то вывозят.
— Марк, я и так вся твоя, ты же знаешь. Мне просто не нужно это! — Поморщившись, я указываю в сторону приборной панели, будто на что-то омерзительное, но сидящая внутри меня Алекс-шлюха кричит: «Оставь ее, оставь себе чертову машину!»
— Как насчет квартиры? Я могу купить тебе хотя бы квартиру? — спрашивает Марк. — Я мог бы купить для тебя… апартаменты Диего Марадоны, раньше он жил здесь, разве не здорово? Санта-Лючия слишком уж… вровень с морем, — смеется он.
Наверное, шутит.
— Мне не нужна квартира!
— Ну хорошо. Бриллианты. Рубины. Все изумруды Кашгара.
— Марк, прекрати меня дразнить.
— Но мне нравится тебя дразнить, piccolina. Ты морщишь свой миленький носик, как непослушная девчонка, и тогда выглядишь такой… ах…
— Созданной для порки?
— Ай-ай, dolcezza
[51]
, не искушай меня. — Он сжимает мое колено.
— Марк…
Он одновременно хмурится и улыбается. Затем смотрит на мои голые ноги, еле прикрытые синим мини-платьем. Снова сдавливает колено. И тихонько смеется, обнажая жемчужные зубы.
Марк одет в бледно-серый костюм с бледно-голубой рубашкой и бледно-желтым галстуком, все утонченно-бледного оттенка, за исключением его загорелого лица, щетинистого подбородка и черных завитков волос, которые так меня волнуют. Сегодня суббота. И я пытаюсь вернуть Марку машину, но он настаивает еще разок прокатиться, перед тем как я приму окончательное решение.
Я по-прежнему твердо настроена не оставлять машину себе. Мои опасения насчет такого подарка усугубились ужасной поездкой в Казерту, где в трущобах властвует «Каморра», а еще обратной дорогой мимо окольцовывающих город кострищ, сквозь Треугольник Смерти, бесплодные земли, загубленные мафией, круги мафиозного ада.
Полагаю, надо поделиться этим с Марком, или же он решит, что я просто капризничаю.
Так я и поступаю. Рассказываю ему о поездке с Джесс в Казерту. Его красивое лицо мрачнеет все сильнее, пока не искажается гневом.
— Cornuti!
[52]
— выплевывает он это слово — ругательство в адрес гангстеров.
Говорю ему, что это напоминало «Божественную комедию» Данте. Будто мы ехали сквозь круги ада.
— …где в Преисподней — холод и пламя, — говорю я.
Марк кивает и отворачивается от меня, глядя в окно перед собой.
На безупречном итальянском он произносит:
— «Non isperate mai veder lo cielo: i’vegno per menarvi a l’altra riva, ne le tenebre etterne, in caldo e ‘n gelo». — И пожимает плечами. — Обожаю эту песнь: «Забудьте небо, встретившись со мною! В моей ладье готовьтесь переплыть к извечной тьме, и холоду, и зною»
[53]
. — Опять пожимает плечами. — Холодно. Очень холодно. Это хорошее описание Кампании под властью «Каморры». — Затем он слегка стыдливо склоняет голову, но вдруг поворачивается и пристально смотрит на меня — его голубые глаза холодны, как металл. — Ты и вправду считаешь меня camorrista?
Я совершенно теряюсь.
— Нет, конечно нет, но…
— Но — что, Икс? Что? Отчасти поэтому ты хочешь вернуть машину? Думаешь, она куплена кровью и насилием, на деньги, пришедшие от всех мертвых наркоманов Скампии?
— Нет, Марк, я лишь…
— Хочешь увидеть, как я зарабатываю деньги? Хочешь?
— Ну…
— Хочешь?
Не мигая, смотрю ему в глаза:
— Да.
— Отдай ключи. От моей машины. — Его голос напряжен и наполнен злостью.
Я встаю из-за руля, и мы меняемся местами. Марк заводит машину и несется вниз по спуску со скоростью около 150 километров в час. Camorristi он или нет, но ему ничего не стоит нарушить дорожные правила.
Где-то секунд через шесть мы залетаем на задний двор Палаццо Роскаррик. Марк выдергивает ключи из зажигания и передает их слуге, который тотчас же паркует «мерседес». Я еле поспеваю за Марком, надменно шагающим в свой палаццо.
Еще ни разу не видела лорда Роскаррика таким разъяренным. Его лицо мрачное, шаг быстрый и решительный. Мы пересекаем несколько коридоров этого чудесного, сурового и красивого палаццо, будто идем через надоедливый торговый центр. Затем перед нами возникает дверь, Марк резко открывает ее и проталкивает меня внутрь.
Здесь приглушенный свет и пахнет кедром и кожей. На огромном металлическом столе стоят компьютеры. Стены серые и почти ничем не украшены, за исключением парочки абстрактных фотографий, если я не ошибаюсь, Ги Бурдена
[54]
— с намеком на эротику, сюрреалистические, волнующие. Этого маленького штриха хватает, чтобы разжечь мое воображение и отвлечь от более насущных проблем.
— Смотри, — грубо говорит Марк. — Вот чем я занимаюсь.
Он указывает на два дорогих изящных ноутбука, стоящих на столе. Подхожу ближе. На ярких экранах рядами и колонками высвечиваются каскады цифр, они постоянно мигают и изменяются, вспыхивая красным, черным, серым — мозаика из целых чисел. По обе стороны от колонок появляются символы.
— Не понимаю.
Марк подходит ближе и указывает на ноутбук:
— Я играю на бирже. Прямо сегодня, этим утром, я спекулирую на крохотном расхождении в фьючерсах канадского доллара по отношению к размеру процентной ставки на десятилетние казначейские облигации.
— Что?
