— Канада торгует сырьевыми товарами. Во времена нестабильности люди подсознательно тянутся к сырьевым товарам: нефти, углю, железу, сланцу, золоту. Если ситуация ухудшится, они вернутся к казначейским облигациям.
— Значит, ты ведешь внутридневную торговлю?
[55]
— Именно так. Хочешь посмотреть, как я это делаю? Ничего особенного. Будто игра на клавесине.
Он выдвигает ультрасовременное кожаное кресло, садится и щелкает на экран. Потом набирает какие-то цифры и пароли и внимательно смотрит на ряды целых чисел, которые теперь яростно вспыхивают красным и черным, будто их потревожили, — как крохотные существа, обеспокоенные появлением хищника и посылающие сигналы бедствия. Пальцы Марка мастерски бегают по клавиатуре. И впрямь будто игра на клавесине. Я словно наблюдаю за Иоганном Себастьяном Бахом, исполняющим свою кантату на церковном органе.
И это очень сексуально. Меня всегда возбуждают мужчины, занятые делом и отдающиеся ему с профессионализмом и страстью. Будь это фермерство, археология или фигурная стрижка деревьев. Главное, что его выполняют на совесть. Наверное, это мой природный инстинкт. Я лишь однажды истинно воспылала желанием к Зануде-Математику: когда он быстро и ловко решал уравнения. Сам. Тогда мне захотелось поцеловать его. А прямо сейчас мне не терпится, чтобы Марк поимел меня.
Изо всех сил стараюсь не признаться ему в своих тайных желаниях.
— Итак, — говорю я, глядя на вихрь цифр, мигающих красным и розовым. — Что изменилось?
Марк отодвигает кресло назад и пожимает плечами:
— Думаю, только что я заработал шестнадцать тысяч долларов. А вот какой-то брокер в Лондоне отправится сегодня домой в скверном настроении.
— И тебе от этого хорошо?
— Да, — отвечает Марк. — Но не так, как раньше. Это… капитализм. Таков мир. Таково положение вещей. Что мы можем сделать? И это чуточку безопаснее, чем мое прежнее занятие.
Вот так заявление!
А я стою здесь в своем убогом синеньком платьице перед миллиардером, желающим подарить мне машину.
— И чем же ты занимался раньше, Марк?
— Импортом китайских товаров в Кампанию и Калабрию. Платил местным авторитетам приличные деньги и наблюдал за тем, чтобы не было отмывания средств, взяток или откатов. Я нанял крепких парней для защиты своего бизнеса. Таким образом я подорвал деятельность дешевых фабрик «Каморры» на севере и востоке Неаполя. Заработал уйму денег и рассердил не одного члена «Каморры» и «Ндрангеты». Они хотели убить меня. Но мне было наплевать. Я и сам рассердился не на шутку.
Он встает и, скрестив руки в защитной, а вовсе не властной манере, смотрит на меня.
— Почему? — спрашиваю я.
— Когда я повзрослел, Икс, моя семья по-прежнему была благородных кровей, однако без гроша в кармане. Обедневшие аристократы. Многие десятилетия, даже века повсюду царствовал упадок, а этот дом, — взмахивает рукой Марк, — разваливался на части, от него остались чуть ли не руины. Так же обстояли дела с имением в Тироле, поместьем в Англии. Роскаррики были обречены. Палаццо выставили на продажу, вся история моих предков едва не попала на аукцион. Я взбесился, как может взбеситься восемнадцатилетний юноша, дошел до белого каления. В душе я хотел стать художником, архитектором, но у меня не было выбора. Так что, как только смог, я занялся бизнесом. Я вознамерился вернуть нам былое богатство, чего бы мне это ни стоило, спасти знатное старинное имя Роскарриков. Так я и сделал. И вот что получилось. Я нажил себе врагов, но заработал кучу миллионов. — Его голос повысился на октаву. — И когда пришло время — до того как «Каморра» и «Ндрангета» пристрелили бы меня, — я вышел из бизнеса по импорту и вложил все состояние в компьютеры. — Он указывает на ноутбуки с неким пренебрежением или даже презрением. — Теперь все проще простого. Будто я построил виртуальный идеальный механизм. Мне всего лишь нужно дернуть за рычаг, чтобы смазать машинным маслом гудящий мотор, и каждый день механизм будет приносить деньги.
Комната погрузилась в тишину. На экранах сверкают алым и черным целые числа.
— Марк, я все равно не приму машину. Может, отдашь ее бедным?
Неожиданно для меня он смеется:
— Кто знает, вдруг однажды ты примешь ее.
— Скорее всего, нет. Мне нужен ты, а не твои деньги.
Марк приближается ко мне и обвивает руку вокруг талии. Целует в шею. Волны удовольствия тотчас же каскадом обрушиваются на меня, словно циферки на экране компьютеров — красные и розовые. Ах, Марк, поцелуй меня снова.
— Справедливое замечание, — вдруг отстраняется он. — Но нам правда придется обновить твой гардероб. Хватит с нас «Зары». На этот раз я не позволю тебе отказаться.
Пытаюсь не покраснеть. Я даже не думала, что он замечает, какие платья я ношу.
Но мое желание купить новую одежду вполне искреннее. Я смогу обойтись без шикарной машины, но если лорд Роскаррик хочет водить меня по таким роскошным местам, как Капри, и впрямь нужны подходящие наряды. Правда. Значит, пускай Марк мне их предоставит. Сама я просто-напросто не осилю поход в дизайнерский магазин.
Как раз этим мы и занимаемся.
Следующие шесть часов мы блуждаем по благоухающим, роскошным, сияющим бутикам Кампании в минималистском стиле, магазинам с огромными окнами и миниатюрными мотками первоклассного шелка и кашемира, магазинам с огромными свободными пространствами и продавщицами, похожими на заскучавших супермоделей, магазинам, в которые я еле отваживаюсь ступать, где вздрагиваешь при виде ценника и думаешь, что запятая стоит явно не на том месте.
А слова! Все эти чудесные слова обволакивают меня, как мед: Прада, Бланик, Феррагамо, Барберри, Армани, Шанель, Гальяно, Версаче, Диор, Ив Сен-Лоран, Маккуин, Баленсиага, Дольче и Габбана. Слова, слова, слова…
Стопроцентный гофрированный шелк-паутинка тутового шелкопряда; утонченный норковый мех на замше, раскроенный по косой; новинка сезона — коротенькие пиджаки, вручную расшитые бисером; бесконечные вереницы платьев — лиловые, вишневые, кремовые, полуночно-синие, как неаполитанское небо, юбки, брюки, мини-юбки и целые охапки полупрозрачного шелкового дамского белья; бархатные топы с высоким горлом и баской; туники с принтами сицилийских апельсинов; туфли лодочки от Мэри Джейн нежно-розового цвета, Джимми Чу, Джимми Чу, Джимми Чу.
Позади нас коробки, впереди сумки. В какой-то момент Марк меняет кредитку и вызывает вторую машину. Нужно отвезти столько всякой одежды и обуви, что это просто сумасшествие. И теперь высокомерные девицы из дорогущих магазинов смотрят на меня с завистью и восхищением, словно на будущую королеву Англии. А я до ужаса, до безобразия счастлива.
— Я хочу, чтобы ты была самой собой, — говорит Марк. — А еще хочу, чтобы ты выглядела так, как того заслуживаешь.
