Я наспех записываю каждое слово. Речь Роскаррика быстрая и очень четкая.
— Но страсть к неаполитанской жизни и здешним женщинам стала частью нашего ДНК. С тех пор Роскаррики заключали браки лишь с местной аристократией.
На лице Марка на мгновение появляется едва уловимое, но совершенно иное выражение — сильного душевного страдания. Правда, оно тут же исчезает, будто облачко в ясный летний день, и я вновь вижу учтивую, дружелюбную улыбку. Еще некоторое время лорд Роскаррик говорит о своих предках, о коллекции произведений искусства, палаццо, дуэлях и пьянке, делится забавными случаями. Я рассказываю немного про себя: про свое увлечение историей, поэзией, политикой. Он вежливо слушает и улыбается, когда надо.
И хотя наш разговор очень занимательный, я не перестаю думать о другом. Я видела. Видела вспышку боли и трагических воспоминаний на его лице. Что это было? Почему никто не поможет ему? Почему он не найдет кого-нибудь, чтобы излечить свои раны? Может, он их отпугивает, как пугает и меня.
Я вдыхаю идущий от него аромат, наверное, это очень изысканный одеколон, ничего резкого. Запах соблазнительный, но ненавязчивый. Свежий, но отличный от других. Я вдруг понимаю, что как раз это и одурманивает меня: от Марка пахнет восхитительной, неповторимой чистотой. Как же мы с ним не похожи: он выше меня где-то на голову, его рост — более шести футов против моих пяти футов и пяти дюймов. И он сильнее. Богаче. Немного старше. Со щетиной. Гордый. Но все-таки в его сердце живет боль, нуждающаяся в исцелении.
В комнату заходит слуга и ставит серебряный поднос на мраморный столик. Пытаясь избавиться от ненужных мыслей, я пью невероятно вкусный черный кофе с легким привкусом шоколада. Ничего у меня не выходит. Чувства помыкают мной, как рабыней. Голова идет кругом. Я словно под пристальным взглядом тайной полиции. Меня не покидает безумная мысль, что я встретила родственную душу. Нам так хорошо, когда мы вместе смеемся. Марк будто недостающий кусочек в моей мозаике. Но возможно ли это?
Успокойся, Икс!
— Почему вы заплатили за наши напитки?
Он легонько кивает, как если бы я задала справедливый вопрос.
— Я заметил, что вашу подругу явно ужаснул счет. Мне захотелось помочь. У меня достаточно денег, и я люблю помогать.
— И…
— Давайте начистоту. Есть другая причина… Почему бы мне не купить «Венециано» для красивой молодой девушки?
Сердце сейчас выскочит из груди, моя оборона пала. Все это слишком быстро, слишком резко, слишком дешево. Он пытается соблазнить меня. Ладно, может, я и хочу оказаться соблазненной, и в то же время не хочу. Не так грубо, а иначе. Я молча откидываюсь на спинку стула. Марк смотрит на меня с улыбкой:
— Ваша подруга и впрямь очень красива.
— Что?
— Милая девушка. Я не сдержался. Простите.
— Ах…
— Как ее зовут?
Теперь меня охватывает злость. Какая же ты глупая, Алекс!
— Джессика.
— А-а… Она тоже американка?
— Нет, англичанка.
— Так я и думал. И уж точно она любит выпить. — Он вежливо смеется. — Извините меня за откровенность. Надеюсь, я никого не обидел. Так вы хотели спросить меня про «Каморру»?
От злости все мышцы моего лица стягиваются. Я понемногу отпиваю кофе и внутренне негодую. Значит, он не пытался соблазнить меня. Не пытался меня соблазнить. Он думал, я Джессика. Какая ужасающая нелепость! Я так сердита на себя, на эти глупые эмоции! Все дело было в Джессике. Девушка из кафе «Гамбринус». Он согласился на встречу, потому что подумал, к нему пришла Джессика. А со мной общается лишь из вежливости и ненавязчиво пытается унизить.
Дура, вот же дура! Тупица!
Наше интервью подходит к концу. Кофе закончился. Лорд Роскаррик рассказывает про импорт и экспорт — именно так он превратил семейные миллионы в миллиарды. С напускной скромностью он добавляет, что любит содействовать благотворительным организациям — особенно тем, что поддерживают жертв преступности. Все это очень мутно и не сильно меня волнует. Делаю вид, что записываю. Возможно, лорд Роскаррик врет, а на самом деле он лишь симпатичный гангстер, который пытается замести следы. Да и кого это заботит? Я полная идиотка. Он говорит, что любит Калифорнию, пустыни на Юго-Западе: настоящую Америку, фронтир. Он использует слово «фронтир». Меня тошнит от этого.
Лорд Роскаррик, очевидно, улавливает мою неловкость. Резко встает, прощается и дает мне визитку: чтобы я звонила, если понадобится какая-либо информация. Натянуто благодарю его, испытывая потребность присесть в реверансе или же поругать себя за бестактность, но вместо этого я тоже прощаюсь и, отказавшись от сопровождения, бегу вниз по холодным и широким мраморным ступенькам. Маршрут я помню: налево и направо, налево и направо, через зал, вниз по коридору, мимо нелепой вычурной коллекции оружия. Скорее уйти отсюда, уйти, уйти!
Солнце припекает. Я выхожу на шумную улицу. Смотрю на свой несуразный блокнот и кидаю его в огромную кучу мусора.
Затем замечаю полицейского с фотоаппаратом. Он снимает меня.
4
— Сколько там было копов?
— Кажется, трое… Я была совсем сбита с толку.
Мы с Джесс сидим на полу в ее квартире, по соседству с моей. В воздухе витает едкий запах лака для ногтей. Мы решили сделать себе домашний педикюр. И впервые нормально поговорили о том, «что случилось в палаццо» после моего побега оттуда два дня назад.
— Что ж, как я и говорила, ходят слухи о его причастности, — произносит подруга и машет рукой в сторону высокого французского окна, за которым открывается город. — Половина того, что прибывает в порт, — контрабанда. А разве он не этим занимается? Экспорт да импорт. — Она утвердительно кивает. — Правда, в Неаполе чертовски сложно преуспеть в бизнесе без поддержки банды. Все так или иначе с ней связаны. Даже голуби на виа Данте и те иногда выглядят слегка хитренькими. Смотрят на тебя так, будто что-то замышляют. Боже, они когда-нибудь высохнут?
Джесс берет журнал и, как веером, машет им над ногтями. Повсюду, среди журналов и книг в бумажном переплете, разбросаны ватные шарики. В квартире подруги, как всегда, беспорядок. Когда мы делили комнату в Гановере, меня раздражала ее нечистоплотность. Теперь же я живу по соседству, и такое разгильдяйство мне даже по душе. Самое важное — оно неизменно. В этом безумном мире Джессика, моя лучшая подруга, остается все той же: умной, веселой, практичной и привлекательной. Я совсем не против, что именно она понравилась чертову Маркусу Роскаррику.
Она.
Наши мысли идут в одинаковом направлении. Джесс переводит взгляд с вишневых ногтей на меня и говорит:
— Значит, он правда считает меня красивой?
И хотя я люблю Джессику, все равно испытываю укол зависти. В ее циничном взгляде я улавливаю нотку самодовольства.
