Симпатичный и вполне дружеский смех аудитории показал, что
хотя они и вовсе не «товарищи», но мою оговорку вполне понимают. Затем
последовал вопрос. Встала высоченная девушка с длиннейшими волосами, с
большущими глазами, с нежнейшим ртом.
– Вот мы с подругой поспорили, господин Аксенов. На вас
совсем неплохо сшитые брюки. Неужели такие брюки делаются в России?
– Да, – твердо ответил я. – Такие брюки шьет
мой приятель прогрессивный портной Игорь, который живет в московском районе
Фили-Мазилово, а эту клетчатую ткань он покупает в торговом центре Измайлово.
Ответ исчерпывающий. Вижу плохо скрытый восторг одной из
поспоривших подруг, разочарование и неудовольствие другой.
Человечество, я люблю тебя за то, что ты запускаешь в небо
бумажных змеев, А потом смотришь на них как на чудеса природы.
Человечество, я тебя ненавижу.
Смешной эпизод на первой лекции не помешал нашим занятиям.
Блистая по-прежнему фили-мазиловскими штанами, я начал знакомить аудиторию с
ответами наших прозаиков на мою анкету «Как из н и ч е г о возникает н е ч т
о?».
Читателя, конечно, в первую голову интересует аудитория –
ее, скажем, средний возраст, внешний вид, национальный состав, много ли было
американских русских…
О русских в этих записках разговор пойдет особый, сейчас
скажу лишь, что их прошло передо мной немало, разных поколений эмиграции и
разных возрастов.
Теперь о возрасте моей аудитории. На двух или трех занятиях
появлялась древняя старушка в седых кудряшках и слуховых очках. Она обычно
садилась в первом ряду и улыбалась добрейшей, хотя и весьма отвлеченной
улыбкой. Иногда мне казалось, что она не понимает ни слова из моих экзерсисов.
Я думал, что это какая-нибудь отставная профессорша или жена отставного
профессора, но впоследствии выяснилось, что старушка – обыкновенная студентка.
В американских университетах, оказывается, нет возрастного лимита, и если вас
на старости лет одолеет блажь «взять курс» в университете – you are welcome!
Присутствие старушки, как вы понимаете, значительно повысило
средний возраст моей аудитории, а он и так был не очень-то низок. Постоянными
слушателями были профессора и аспиранты кафедры славистики. Студенческий состав
был текуч. Об обязательном посещении лекций в американских университетах и
говорить-то смешно: ведь там сейчас идет борьба за отмену оценочных баллов.
Студенты шляются по кампусу и выбирают лекции по вкусу или по настроению, как
спектакли в театральной афише.
Ко мне приходили не только слависты и филологи. Однажды
явилась целая команда каких-то кибернетиков. Не знаю, что из заинтересовало в
современной советской прозе, знали ли они достаточно язык, но отсидели два часа
с умными лицами, тихо и мирно, меняли только катушки в магнитофоне. Быть может,
подключали меня к какому-нибудь компьютеру? Эта мысль показалась мне тогда
очень забавной, и я в этот день чрезвычайно старался – на компьютер.
В другой раз на лекцию пришел молодой человек с собакой. Пес
был мужчиной породы колли, очень длинноволосый, чистый и благородный. Всю
лекцию он спокойно лежал на полу у ног хозяина, но не спал, а голову держал
высоко, смотрел на меня, молчал и только два-три раза сдержанно зевнул.
Чудесный слушатель! Я думал сначала, что в этом визите с собакой ко мне на
лекцию было что-то особенное – или сверхпочтение к лектору из России, или,
наоборот, эпатаж, – но потом заметил собак и в других аудиториях и понял,
что это лишь простое уважение к умному другу, собаке, ничего больше.
Как видите, читатель, в американской аудитории есть
некоторые странности по сравнению с нашей отечественной, но странности эти
небольшие, а в основном люди как люди и внешним видом не особенно от наших
отличаются, только, конечно, брюки на них американские.
Теперь – анкета. За несколько дней до вылета из Москвы
пришла мне в голову счастливая идея – пустить среди своих друзей анкету.
Звучала она приблизительно так:
«Каждое новое произведение – это новая реальность, новое
тело в пространстве. Как из н и ч е г о возникает н е ч т о?
Каким образом в спокойной и пустой атмосфере вдруг
появляется «неопознанный летающий объект» новой прозы?
Что вас обычно толкает к перу – мысль или эмоция?
Что возникает прежде: стиль, интонация или герой, замысел,
идея?
Согласны ли Вы с тем, что при смысловом побуждении
приходится с о б и р а т ь то, из чего при чувственном начале в ы б и р а е ш
ь?
Какова мера факта и вымысла в Вашей прозе и как
трансформируется в ней Ваш личный жизненный опыт?»
Словом, вопросы касались довольно тонких субстанций. Я снова
пошел на хитрость, взял то, что интересовало меня самого, и так получилось, что
психология творчества прозаика стала главным предметом моих лекций.
Я волновался – а интересны ли будут американцам наши
профессиональные размышления? Оказалось – попал в точку! Слушатели мои были
увлечены спором, который развернулся перед ними при помощи этой анкеты.
Прежде всего их привлекло разнообразие мнений, столкновение
различных, порой полярных точек зрения. В силу различных предубеждений (всем
нам понятно, откуда они взялись) американцы знают лишь то, что мешает развитию
нашей литературы, но далеко не всегда понимают то, что вдохновляет нас и зовет
не оставлять своих усилий.
Трудности наши – в силу также предубеждений – очень часто
преувеличиваются. Однажды я читал на лекции один из рассказов Трифонова и
говорил на его примере об интуитивной прозе, о том, что читатель здесь
призывается в соавторы и становится (при известном, конечно, усилии) участником
творческого акта, вроде слушателей на джазовом концерте. После чтения один
паренек печально сказал:
– Как жаль, что такой замечательный рассказ нельзя
напечатать в Советском Союзе.
Пришлось показать книгу, по которой я читал и тираж которой
был сто тысяч экземпляров.
Та же самая история произошла и с моей собственной
иронической прозой. Говоря об этом жанре, я читал студентам некоторые
злоключения Мемозова из «Литературной газеты», а они, как оказалось полагали,
что это «подстольная литература».
Даже студенты-русисты, прекрасно знающие литературу XIX века
и авангардные поиски первой четверти ХХ, очень плохо знакомы с сегодняшним днем
нашей живой прозы. Анкета давала мне возможность и для информации.
