Он улыбается, ищет взглядом в толпе, находит и еще раз
улыбается широко и сердечно, так, как он, наверное, раньше, в эпоху своих
манифестов, не улыбался. Потом он играет несколько тактов на губной гармошке,
откидывает голову и поет, улетая гортанным голосом за лондонские крыши, песенку
«The questions of sixty seven, sixty eight». Это он поет для меня. Хорошо, что
я завернул в Лондон на обратном пути из Калифорнии в Москву.
Да, горячая декада англо-американской молодежи закатывается
сейчас за кривизну земного шара, но, как в Одессе говорят, «еще не вечер»,
потому что вообще пока эта штука вертится, еще не вечер, еще не вечер…
Typical American Adventure. Part IV
Серебряные призраки
Между тем «типовое американское приключение» нашего Москвича
развивалось по всем канонам и каньонам, и в результате мы с вами, уважаемый
читатель, оказались в городе-призраке Калико.
Должно быть, не зря в Топанга-каньоне болтали о «серебряном
веке»: теперь в конце единственной улицы вымершего городка зиял черный вход в
серебряную шахту, и тонкий слой серебра покрывал крыши покосившихся домиков и
нависшие над ними безжизненные горы.
Гневно отфыркиваясь и выплевывая из фильтров пыль пустыни,
«порше» поднялся почти по отвесному склону и остановился в начале улицы.
Здесь было все, что нужно для диких, вооруженных кольтами
горняков XIX века, все, что нужно для киносъемок или для «типового
американского приключения»: почта, тюрьма, аптека, три лавки, четыре салуна.
Москвич осторожно вылез из машины. Дверь за ним
захлопнулась, и эхо хлопка прокатилось по каньону. За спиной Москвича в
огромном пустом небе висела круглая луна, и тень его тянулась через всю улицу,
заканчиваясь возле черной пасти шахты.
Москвич пожалел, что нет у него на бедрах пояса с
пистолетами и патронташем, похлопал себя по соответствующему месту и обнаружил,
что пояс на нем на соответствующем месте. Тогда он медленно пошел по улице,
каждым движением подражая герою детства Ринго Киду из фильма «Дилижанс».
Скрипнул стул. Восковой хозяин магазина качнулся на стуле,
щелкнул курком своего кольта, откашлялся и прохрипел:
– In God we trust! Others pay cash
[14]!
Гулкие звуки долетели из горловины шахты. Заскрежетали
блоки. Тихо прокатилась ржавая вагонетка.
Восковой узник приник к решетке тюрьмы и глухо проговорил:
– I sold my soul in the company store
[15]…
Наступила тишина, и стало ясно, что вот-вот произойдет
Встреча. Дрожа от волнения, Москвич остановился в ногах своей тени. Тень,
отпечатанная на посеребренном грунте, была хороша – в ковбойской шляпе, а
правая рука на поясе с патронташем. Все было готово к Встрече.
И вот в черной горловине появилось белое пятно. Оно медленно
приближалось. Тихо вышла в подлунный мир и остановилась высокая, загорелая, в
светящихся одеждах, с блестящими глазами.
– Это вы? – спросил Москвич.
– Да, это я, – прилетел к нему через улицу
вымершего города тихий ответ.
– Это вы упали на Вествуд-бульваре?
– Да, это я.
– Это я помог вам встать?
– Да, это вы.
– Это вас похитили?
– Да, меня.
– Это за вас я сражался?
– Да, за меня.
– Можно мне подойти?
Он ждал очередного «да» и, конечно, дождался бы, если бы
дурацкие назойливые силы вновь не вмешались в его приключение.
Мерзкий антиавтор Мемозов в форме чиновника департамента
горнорудной промышленности выпрыгнул на скрипучую террасу конторы Вестерн-Сильвер
и гадко заверещал, тыча в сторону Москвича длинным пальцем:
– Он без билета здесь! Он не взял билет! Пожалел
полтора доллара! Безбилетник! Заяц!
Гнев и досада охватили Москвича. Нет, это невыносимо:
вторжение пошляка взрывает любой сюжет, который строит воображение, и даже в
этот сокровенный момент…
– Нет у вас совести, Мемозов! – вскричал
он. – Остереглись бы врываться хотя бы в такие сокровенные места сюжета!
Ведь так можете довести до крайностей! Какой вам еще билет?
– А вы как думали, миляга? – гнусно, базарно
завизжал Мемозов. – Проник без билета в музейный ghost-town и думает здесь
на дармовщинку погужеваться! Простой народ, значит, деньги п л о т и т, а в а м
не касается?!
Москвич замахал руками, как бы стараясь изгнать
беспорядочными пассами из подлунного мира назойливого Мемозова, обернувшегося
сейчас призраком коммунальной кухни, хотя и в мундире департамента горнорудной
промышленности. Он умоляюще протянул руки к игре своего воображения,
Женщине-Жертве.
– Друг мой, прошу вас, не слушайте этот вздор!
Она печально поникла с надломленной дланью:
– Однако у вас действительно нет билета, друг мой?
– Да какие тут еще билеты! – с досадой вскричал
Москвич.
– Полтора доллара для взрослых, восемьдесят центов для
детей и солдат, – грустно, как бы увядая, говорила Она. – Простите
меня, друг мой, я не хотела бы вас огорчать, но если у вас нет билета, я
вынуждена… вынуждена… вынуждена…
И Она исчезла, отступила на несколько шагов во мрак шахты и
там растворилась. Встреча – оборвалась.
Исчез и Мемозов. Вновь тишина и тихий ржавый скрип одинокой
вагонетки да редкое покашливание восковых фигур.
В ярости – никогда прежде в кабинетной тиши, в библиотечных
лабиринтах, в столовых самообслуживания он не предполагал в себе такого
вулкана, – в ярости Москвич вырвал из кобур оба своих пистолета и разрядил
их в темные окна.
Тут же в окнах вспыхнул свет, донеслась музыка, треньканье
расстроенного пианино, шум многих голосов, взрывы смеха, и Москвич увидел за
стеклами краснорожих веселых гостей, клубы табачного дыма, пролетающих с
подносами прехорошеньких круглощеких официанток, иконостас стойки с
разномастными бутылками и вывеску над иконостасом «Old Mcdonald's Shelter».
Он быстро прошагал по галерее и рванул дверь. Все гости и
служащие салуна тут же повернулись к нему – крепкие славные рожи пионеров.
