Четыре девушки-официантки сгрудились вокруг бармена,
высокого красавца с седыми кудрями и редкими морщинами, пересекавшими лицо. Это
был снова он – тот самый Босс, Godfather из Топанга-каньона. Одной ладонью он
сделал Москвичу приглашающий жест, другой показал на своих круглощеких помощниц
и пропел своим чрезвычайным баритоном:
I used to be a travelling man,
Yo-yo-yo, Until I hit Mcdonald's place,
Yo-yo-yo, Where little cheek here
Little cheek there…
[16]
– Здесь, что ли, продают билеты в музей? – хмуро
спросил Москвич. Пистолеты его еще дымились.
Взрыв хохота был ответом. Сопровождаемый смехом, шутливыми
возгласами, хлопками по плечам и ягодицам, Москвич пробрался к стойке. Лукаво
ухмыляющийся всеми морщинами бармен поставил перед ним здоровенный бокал с
какой-то прозрачной чертовской смесью. На дне бокала плавали не совсем обычные
ингредиенты: бразильский орех, серебряная монета с профилем Линкольна и мексиканский
червячок «гусано-де-оро».
Совсем уже успокоившись, Москвич оглядел дымную комнату.
Славные рожи Джонов Уэйнов, Гарри Куперов, Грегори Пеков, Кларков Гейблов
весело подмигивали ему. Расстроенное пианино дребезжало в стиле рэг-тайма.
– Это вы, что ли, ребята? – спросил он их.
– Факт. Это мы! – послышался дружный ответ. –
Разве не узнаешь?
Он отхлебнул «молочка пустыни». Вкусно, крепко, черт побери,
и просто отлично!
– Вы меня поймите правильно, мужики, – заговорил
Москвич, стараясь попасть «в тон». – Я человек, конечно, нездешний,
приезжий. Ясно? Однако участвую в типичном американском приключении. Не знаю,
искал ли кто-нибудь из вас ту, что упала на Вествуд-бульваре около полуночи?
– Всем приходилось, – серьезно кивнул один из
Пеков, и все остальные кивнули.
– Тогда ответьте мне по-человечески, – попросил
Москвич. – Есть ли тут смысл, а? Вообще-то? Стоит ли мне колбаситься в
этом приключении или слинять назад, к кабинетной тишайшей работе?
Славные пионеры ответить на этот вопрос не успели. Как в
песне поется, «внезапно с шумом распахнулись двери» и в салун влетел
отрицательный герой вестерна, затянутый в черную кожу вертлявый пшют, конечно
же, в маске до глаз, конечно же, с черепушкой и двумя берцовыми на шляпе,
конечно же, Мемозов. Ни слова не сказав, а только взвизгнув, он открыл частую
стрельбу в дальний угол. Смолк, как будто захлебнулся, веселый рэг-тайм…
– Скотина какая, – проворчал бармен, – вечно
вот так врывается на полуслове, стреляет в пианиста…
Компании, собравшейся в «Шалаше старого Макдональда»,
конечно же, ничего не стоило изрешетить антиавтора в мгновение ока, однако
никто из героев не притронулся к оружию. Все повернулись к Москвичу: все знали,
что схватка с назойливым Мемозовым его право и что ему нужно сейчас всего лишь прищуриться
на незваного гостя, только лишь прищуриться, но очень сильно. Москвич
прищурился, и удачно! Вновь задребезжал рэг-тайм, а Мемозов как влетел в салун,
так и вылетел, растворился в подлунном мире.
Все тогда с шумом поднялись – пора в дорогу. Все, а с ними и
Москвич, вышли на улицу, отвязали коней, попрыгали в седла. Вскоре кавалькада
всадников растянулась в цепочку и поплыла по гребню подлунных гор. Звучали
трубы. Марш «Американский патруль».
Впереди Москвича покачивался в седле бывший босс, бывший
пилот, бывший бармен.
– Вы спрашиваете, oldfellow, есть ли смысл вам и дальше
оставаться в вашем приключении? – говорил он. – Раз уж вы его начали,
то оставайтесь. Мне кажется, вы здесь не лишний элемент. Лично на мне
благотворно сказывается ваше присутствие. У вас есть тяга к положительному, у
меня ее раньше не было. Если бы не ваше воображение, я бы, возможно,
превратился в настоящего криминала, в богача и циника, играющего человеческими
жизнями, – словом, в чудовище. Благодаря вам я сейчас спокойно покачиваюсь
в старом кожаном седле, спокойно покуриваю свою трубку, моя нервная система
уравновешена, пищеварение хорошее, пульс шестьдесят ударов в минуту, не
испытываю никаких угрызений совести, а, напротив, наслаждаюсь обществом этих
замечательных парней и, значит, извлекаю для себя гораздо больше выгод, чем из
презренного богатства и погони за властью. В самом деле, джентльмены, не стоит
ли нам иногда задуматься над простыми истинами? Не кажется ли вам, что честная,
простая, моральная жизнь просто-напросто более выгодна и человеку, и обществу,
чем жизнь, полная гадких интриг, насилия и нетерпимости?
И так же легко и свободно, как только что размышлял, конный
философ запел своим монументальным баритоном:
I've got the world on a string…
Кризис, просперити, ренессанс, тоталитаризм, стандарт,
истэблишмент и разные другие шикарные слова
«Приходите играть вместе с нами!»
«Каждый – зритель и актер!»
«Ренессанс! Ярмарка удовольствий!»
«В долине Агура, на Олд Парамаунт Рэнч!»
«13-я ежегодная! Дюжина булочника!»
[17]
«Слава Ее Величеству Елизавете I!»
«Боже, храни Королеву!»
«Вместе с нами веселый Робин Гуд и девица Мариан!»
«Парады! Развлечения! Ремесла! Кухня! Игры!»
«Бродячие музыканты, менестрели, акробаты, шуты!»
«Каждый мужчина – король Мая! Каждая женщина – королева Мая!
В нашем графстве этой весной!»
Такие удивительные объявления мы прочли однажды в
удивительной калифорнийской газете «Ram & Goblet» («Баран и бокал» –
видимо, намек на возможность «выпить-закусить»), набранной архаическим шрифтом
по средневековому правописанию.
Кому же не хочется стать королем Мая? И вот мы с Дином катим
в его рычащей маленькой машине по Вентури-фривэй. Впереди, сзади, по бокам в
пять рядов катят попутчики. Нет-нет да мелькнет за стеклом «форда», «тойоты»
или «лендровера» пиратская косица, шляпа с перьями, бархатный плащ. В самом
деле, не мы одни такие умные!
Через некоторое время убеждаемся: тысячи таких умных прибыли
на Renessance Pleasure Fair в долину Агура, тысячи автомобилей рядами стоят на
паркинг-лот меж зеленых холмов.
Мы паркуемся, идем вместе с толпой, переваливаем через
невысокий холм и оказываемся в другом мире. Паркинг-лот с его гигантским
дисциплинированным автостадом исчезает за холмом. Сбоку от пыльной грунтовой
дороги гарцует средневековый герольд в лентах и перьях.
