– Сюда, сюда, милорды! Милости просим, прекрасные леди!
Мы видим хвостатые флаги на шестах, шатры, кибитки, помосты,
платим по четыре доллара с носа и оказываемся в елизаветинской Англии XVI века,
среди шекспировских персонажей.
Собственно говоря, это все тот же южнокалифорнийский
«бьютифул пипл», но может возникнуть и странная аберрация зрения, можно ведь
предположить и обратное: странные, мол, фантазии приходят в голову базарному
лондонскому люду – иные обнажают торсы, иные бесстыдно показывают голые ноги…
Отелло в джинсах… Гамлет в шортах, Шейлок в гавайской рубахе… а некоторые
Офелии и Дездемоны обнажены самым колдовским образом, эти-то, уж конечно,
ведьмы и им место на костре!..
Мы, профессора Уортс и Аксенов, тоже ведь не хуже других:
башмаки связываем шнурками и перекидываем через плечо, рубашки превращаются в
пояса, с помощью папье-маше увеличиваем себе носы, у Дина на макушке каперская
клеенчатая шляпа (ведь он у нас истинный WASP – White Anglo-Saxon Protestant –
«белые англосаксы-протестанты», потомки первых поселенцев из Новой Англии), я
(восточный человек) в чалме. Словом, сливаемся с ренессансной толпой.
Здесь и там на помостах, на вытоптанной земле и на телегах
дают представления труппы бродячих актеров, музыканты, фокусники, жонглеры,
канатоходцы. На сцене «Друри-крик» заезжие бродяги из Италии, труппа
Комедия-дель-арте. В ста ярдах от них партнер Уилла Шекспира и его тезка Уилл
Кемп представляет почтеннейшей публике труппу «Глобуса». Астрологи в острых
колпаках, ученые люди сидят под зонтиками. Шумят дубы…
Весьма занятно, между прочим, выглядит в этой толпе господин
в костюме и галстуке, регистратор избирателей на будущие выборы в
законодательное собрание штата Калифорния, но на него почему-то никто не
обращает внимания.
Итак, шумят дубы своей резной листвой, эдакая прелестная
кипень под тихоокеанским – пардон, пардон, конечно же, не под
тихоокеанским! – под атлантическим бризом, под ветром с древней морской
дороги – Ла-Манша.
Под дубом в пестрой игре теней сидит таинственная арфистка,
весьма тонкая, в черном со звездами, волосы распущены на всю узкую спину, на
узком носике огромные кристаллические очки, преломляющие свет. Мы
останавливаемся, внимаем чудесным звукам. Арфистка поет:
– Вы два джентльмена с картонными носами и с башмаками
на плечах, не думайте, что вы не замечены. За вами следят попугай, макака,
осел, элефант и арфистка.
Она оставляет свою арфу на произвол судьбы и со смехом
бросается к нам. Милейшая Калифорнийка!
Разумеется, с ее появлением началась вторая часть нашей
ренессансной фиесты: беспорядочные знакомства, chain-smoking, турецкий кофе,
французские сливки, цыганские пляски, американские штучки… Вскоре образовалась
у нас компания: астроном из Непала, повар из Норвегии, студент из Мехико-сити,
художница с Восточного берега, медсестра из Канады и просто девушка из Польши.
Ярмарочное кружение занесло нас наконец к славянским шатрам.
Облепили русский к ъ о б а к, который предлагал милордам и миледи софт-дринк
квас и царские п и р О ж к и.
Неподалеку уж второй час без остановки плясал табор
балканских цыган под командой черноокой Магдалены. Черноокая выскочила к нам из
круга. Все как полагается: косы, мониста, серьги, босые ноги, вулканический
нрав… Ура! Восторг всей компании!
Тут вдруг запели серебряные трубы, забухали барабаны, зычные
голоса возопили:
– Make way for Her Majesty
[18]!
Появилась процессия. Шотландские волынщики в клетчатых
килтах, гиганты, карлики, шуты, палачи в черных мешках с дырками для глаз и с
жуткими топорами, вельможи, стража с алебардами и наконец четыре телохранителя
пронесли на плечах кресло, в котором восседала сама Глориана – Елизавета I.
Точнейшая, между прочим, копия, чудеснейшая! Напудренные
щечки, а поверх пудры пятна румян, длинноватый носик, маловатые глазки, высокий
кружевной ворот. Все было чрезвычайно естественно, вплоть до того, что Ее
Величество чуть не свалилось с носилок, приветствуя толпу, ибо была слегка, как
говорится, вдребодан.
Потом началась третья часть нашей ренессансной фиесты, то
есть разъезд. Компания наша самым непринужденным образом все увеличивалась,
расставаться, конечно, никто не хотел, и когда автомобили прибыли из долины
Агура на тихую Транквилло-драйв, оказалось, что нас человек тридцать пять –
сорок.
Гости заполнили дом. Что за дом? Точно никто не знает,
сейчас выйдет хозяйка, может быть, объяснит. Кто хозяйка? Неважно. Дом, во
всяком случае, был большой, с двумя бассейнами, с тремя автомобилями, с
четырьмя телевизорами, с кондиционерами, рефрижераторами и прочей автоматической
дребеденью, плюс с коврами. Вышла хозяйка, та самая цыганка Магдалена,
по-прежнему босая, но уже в джинсах и маечке. Появился и муж в очках. Хозяйка
как хозяйка – профессор французской литературы. Муж как муж – атомный физик…
Я рассказал об этом дне довольно подробно, как понимает
читатель, не только для того, чтобы его позабавить, но и для того, чтобы
шурануть кочергой беллетристики по уголькам проблемы. Проблема наша – да-да –
не затухает. Ведь без проблемы же нам же никак нельзя же. Что за очерки без проблемы?
Без проблем писать очерки – неприлично. Кроме того, практика показала, что
читатель просто устает от беспроблемности.
Какая же проблема? А вот какая: ярмарка эта под
ренессансными дубами, праздник без электричества, без звукоусилителей и
магнитофонов и даже без охладительных систем, без кока-колы (!) – эта ярмарка
показалась мне при всей ее прелести, юморе и куртуазности каким-то подобием
бунта.
Конечно, в Америке из поколения в поколение передается
ностальгия по матушке Европе, и где только возможно американцы строят
«маленькие Англии» – и в Диснейленде, и возле трапов «Куин Мэри», – а
также маленькие Италии, Германии, России… Но тут было нечто другое.
Renessance Pleasure Fair показалась мне каким-то подобием
прорыва, стихийного бегства из той обыденщины, которую называют по-разному – то
«американский образ жизни», то «жизненный стандарт», а критически мыслящие
интеллектуалы произносят в таких случаях очень модное слово «тоталитаризм».
Говоря «тоталитаризм», американские интеллектуалы имеют в
виду некое устрашающее будущее технотронное бездуховное общество, подобное,
вероятно, тому, что изображено в романе Р.Брэдбери «451 по Фаренгейту». Приметы
этого общества видятся им повсюду, порой, как мне показалось, они даже с
некоторой долей мазохизма выискивают эти приметы. Впрочем, ведь говорят же
порой, что некоторая доля мазохизма присуща всякой развитой интеллигенции.
Иностранцу, однако, иногда кажется странным смешение понятий
«стандарт» и «тоталитаризм». Вот примеры.
