Итак, какие предметы я перечислил на нашем перекрестке?
Газолиновые станции, рекламы, шины, светофоры, кофе-шоп, автостоянку,
мотоциклы, ящики с газетами, пальмы, банк, итальянский ресторанчик, небоскреб,
морскую пехоту.
Какие предметы я забыл перечислить? Почтовый ящик с
белоголовым орлом, здоровенный, как трансформаторная будка, бесшумные
раздвижные ворота, за которыми – пасть в подземный многоэтажный паркинг,
ярко-зеленые лужайки вдоль Тивертон-авеню и несколько спринклеров,
разбрызгивающих искусственный дождь и развешивающих маленькие радуги… ей-ей,
там больше не было предметов, ну если не считать быстро летящих облаков,
солнца, пустой банки из-под пива «корс», которая тихо, без всякого вызова катилась
по асфальтовому скату и поблескивала с единственной лишь классической целью –
завершить картину прозаика. Помните «осколок бутылки»? Впрочем, может быть, уже
достаточно для вашего воображения?
Итак, вообразите мгновение. Дул сильный ветер, он продул это
мгновение все насквозь и перелетел в следующее.
Из-за угла вышли на перекресток несколько мужчин среднего
возраста, эдакие tough guys, как будто прямо с рекламы: коричневые лица,
седоватые виски, белые зубы, на куртках-сафари отложные воротнички ярких рубашек.
Они перешагнули это мгновение и вошли в следующее, в котором почему-то все
разом захохотали.
Четыре автомобиля, два красных, один темно-синий и один
желтый, прошмыгнули из этого мгновения в следующее.
На станции Шелл у черного, похожего на пианино спортивного
«порше» открылась дверца, и из нее вылезла длинная красивая нога. В следующем
мгновении появилась и вся хозяйка ноги, а потом и друг ноги, беленький пудель.
Едва лишь предлагаемое мной читателю пролетело, как я начал
пересекать улицу и через череду мгновений, описывать которые бумаги не хватит,
вошел в закусочную ships и вступил в то соответствующее мгновение, в котором
заказал через стойку котлету и салат.
– Which kind of dressing would you like, sir?
[3]
– спросили меня, и пока я соображал, что это значит, почему
dressing и при чем здесь одежда, надо мной все время маячило любезнейшее
синеглазое, хоть и стандартное, но приятное южнокалифорнийское гостеприимство.
Итак, что же это за город, на одном из бесчисленных
перекрестков которого мы только что побывали?
Просвещенный читатель, должно быть, уже знает, что это,
собственно говоря, и не город вовсе. И правда, очень мало мегалополис Эл-Эй
соответствует традиционному европейскому понятию «город».
На гигантской его территории вы можете неожиданно попасть в
пустыню, увидеть по обе стороны фривэя дикие, выжженные солнцем холмы.
Через несколько минут в другом районе вам может показаться,
что вы оказались в XXIII веке, на одном из колонизированных уже астероидов, и
если в прозрачном ночном небе между небоскребами Сэнчури-сити вдруг появится
снижающийся космический паром, вы и не удивитесь.
Впрочем, на узких улицах Даун-тауна в час пик вы подумаете:
да нет же, это обыкновенный город, самый обычный большой американский город.
Вечерами сверкающие бесчисленными фарами, шипящие
бесчисленными шинами змеи фривэев весьма красноречиво напоминают вам, что вы в
сердце суперцивилизации.
Утром на холмах Бэльэр, на Пасифик Палисэйдс или в кварталах
Санта-Моники вы слышите первозданные звуки природы: крик птиц, шелест листвы,
шум прибоя. Под окнами висят грейпфруты и лимоны, коты ведут хитрую игру с
голубыми калифорнийскими сороками.
Даже климат разный в разных районах города. Вы можете
изнывать от жары в долине Сан-Фернандо или в негритянском районе Уотс
[4]
, и в тот же час вы можете блаженствовать под океанским бризом в
Санта-Монике или в Венес
[5].
В другой день приползет к вам в Санта-Монику туман, и вы
влезете в свитер, обмотаете горло шарфом, сунете зонтик под мышку, а ваши
друзья в Сан-Фернандо тем временем будут беспечно плескаться в бассейне.
В административном отношении мегалополис Лос-Анджелеса тоже
состоит из разных сливающихся городов. Биверли-Хилз, Голливуд, Студио-сити,
Санта-Моника, Лонг-Бич – это отдельные административные единицы со своими
управлениями. В центре собственно Лос-Анджелес, в котором полтора-два миллиона
населения, а во всей куче, во всей галактике, кажется, не меньше десяти
миллионов.
Здесь нет вечерней уличной жизни. Будьте уверены, если вы
после заката солнца захотите прогуляться по Уилширу или Сансету, к вам через
некоторое время приблизится патрульная машина и офицер вежливо спросит:
– Что-нибудь ищете, сэр?
Поначалу это безлюдье меня раздражало. Истекающий
электричеством, пылающий, но пустынный Сансет-стрип. Пустынные коридоры
королевских пальм на Палисадах. Пустынный Уилшир с его удивительными
темно-стеклянными небоскребами…
Друзья говорили мне, что где-то на Уилшире недавно откопали
динозавра. Хотелось спросить: живого?
Позже, освоившись в этом немыслимом Эл-Эй, я научился
улавливать там по вечерам признаки жизни.
Вот, например, впереди вымерший перекресток. Огромная
игривая девица улыбается через плечо, кося глазами на бутылку.
Catch me with Cam-tchat-ka!
Реклама водки «Камчатка».
У стеклянного павильона «Джек-ин-зи-бокс» стоят три больших
автомобиля.
Шумит листва. Мигают звезды.
Вдруг вижу, из «Джека» выскочил паренек с тремя подносами,
на них дымящаяся еда. Несколько ловких движений – и подносы присобачены к
бортикам автомобилей. И в автомобилях тоже обнаруживаются живые люди,
приподнимаются из кресел, высовываются из окон, едят…
Ободренный этими явными признаками жизни, я заворачиваю за
угол и снова вижу нечто человеческое: некто в белом прыгает и бьет голыми
ногами в грудь другого в белом. Тишина, молчание: все за стеклом. Школа карате.
Чуть повертываю голову – за другим стеклом десяток
джентльменов в сигарном дыму вокруг массивного стола: совет директоров какой-то
фирмы.
