— Быть осмотрительным, как он и сказал, — ответил Янус, не глядя Маледикту в глаза, чем себя и выдал.
— Насколько осмотрительным? — спросил Маледикт. — Не жить здесь, вместе со мной? Не гулять со мной по людным улицам? Вообще не признавать моего существования? Ты пообещал отказаться от меня?
Янус встал и взял полотенце.
— Вода совсем остыла. Ты весь покрылся гусиной кожей.
— Это не от холода, — сказал Маледикт, но все же поднялся и позволил Янусу обернуть себя теплым полотенцем. — Скажи мне, что изменилось со смертью Амаранты? Что изменилось со смертью Данталиона? Чем дольше ты препятствуешь мне, тем больше я боюсь того, что ты уже сделал.
Янус присел на край ванны и поднял на Маледикта ясные голубые глаза.
— В обмен на должность советника и опекунство над Ауроном я должен жить во дворце. Я не должен встречаться с тобой чаще, чем любой мужчина со своей любовницей. Я не должен появляться с тобой на людях. Я должен жениться и…
Маледикт сбросил полотенце и надел халат, с остервенением затягивая пояс.
— Ты собираешься стать ручным зверьком Ариса. Ты правил в Развалинах — а теперь подчиняешься подобным приказам короля, только ради того, чтобы играть вторую скрипку при законнорожденном наследнике?
Глаза Януса вспыхнули; опустив голову, он сказал:
— Меня уязвляет мое положение. Мне противно находиться на расстоянии вытянутой руки от власти, от наследства — от всего, чего нам когда-либо хотелось. Но я должен играть свою роль. И играть ее хорошо и довольно долго. Если маленький Аурон скоро умрет под моим опекунством, его смерть погубит нас вернее, чем его жизнь. Арис… — Янус нахмурился, — Арис не доверяет мне. Потому я буду жить во дворце, притворяясь внимательным опекуном и любящим старшим братом. Но я буду навещать тебя…
— Как шлюху, заваленную безделушками, — договорил Маледикт. — Вот бы Элла посмеялась! Ты, которого она винила в моем упорном нежелании торговать телом, — ты сам превращаешь меня в шлюху. Разве что тебе не нужно платить мне или за меня. Это бы ей совсем не понравилось… Пожалуйста, дорогой, пообещай, что поселишь меня в богатом квартале. Мне бы так не хотелось даже случайно пересекаться с матерью.
— Элла давно уже в могиле, — тихо сказал Янус, опустив пальцы в окровавленную воду.
У Маледикта перехватило дыхание; от потрясения он даже забыл о своем бешенстве. Разумеется, он всегда знал, что Элла вряд ли доживет до старости, но никогда не думал о ней как о мертвой. Как об умершей своей смертью. Однако в голосе Януса было нечто большее, чем это простое понимание.
— Ты возвращался, — припомнил Маледикт. — Ты рассказывал мне, что встретил Р… Роуча… — В голосе Маледикта непроизвольно зазвучала дрожь, но он продолжил: — Ты… ты и их отыскал?
— Да, — ответил Янус. — Это было нетрудно. Как только я понял, что они ничего не могут рассказать о тебе…
— Ты убил их, — договорил Маледикт, не сводя глаз с окрашенной кровью воды. Сердце его резко, неожиданно подпрыгнуло, в ушах зазвенело.
— С той минуты, как Ласт забрал меня, Селия была обречена. Я не мог позволить ей преследовать меня по пятам, клянчить деньги, просить замолвить за нее словечко при дворе, не мог позволить, чтобы ее одурманенное «Похвальным» сознание мешало моим планам. А Элла, которая столь вульгарно визжала, пока я убивал Селию? Не говори мне, что станешь о ней плакать — об этой эгоистке, которая не дала тебе ничего, кроме одного только факта жизни. — В голубых глазах Януса пылал жар, лицо исказилось воспоминаниями о побоях и проклятиях. Он не забыл, как им с Мирандой приходилось целыми днями попрошайничать, не забыл об их наивных детских планах — и недетской ярости.
«Неправда», — вертелось в голове Маледикта одно-единственное слово. Элла передала Миранде один ценный дар — хоть и сама того не осознавала, когда отворила дверь, впустив в свой дом отвергнутую аристократку с ребенком. Ценный дар, которым заслужила себе крупицу признательности — Маледикт, опутанный ненавистью и презрением, все же никогда не убил бы Эллу. Зато Янус…
Маледикт задрожал всем телом; его ярость возвращалась.
— Как получается, что ты поднимаешь свой клинок на кого захочешь, а я становлюсь объектом порицания и подозрений? Ты принят при дворе — а меня могут изгнать, ввергнуть в нищету, повесить.
— Я никогда такого не допущу, — заверил Янус.
Маледикт скинул халат и начал трясущимися пальцами натягивать одежду.
— И как ты их остановишь? Время на твоей стороне; оно позволит тебе втереться в доверие и получить признание. Зато мне оно — враг. Изгнанный, нищий или повешенный — ни одна из перспектив меня не привлекает. Янус, давай бросим все это. Ведь так мы поступали в Развалинах, помнишь? Когда что-то шло не по плану или игра становилась слишком опасной. — Увидев, что Янус отрицательно качает головой, Маледикт попытался прибегнуть к мольбам, хотя слова застревали у него в горле комком пыльных перьев: — Янус, ты — все, что у меня есть. Все, что мне дорого.
— Избавься от Джилли, тогда я тебе поверю. Ты доверяешься ему во всем. Иногда я думаю, что ты веришь ему больше, чем мне. Надо же, ты позволил ему распоряжаться твоими счетами! Мэл, я просто не понимаю…
— Дело не в Джилли, — перебил Маледикт. — Дело в Ауроне, в твоих претензиях на наследство, в нашем будущем. Нам не удалось заявить права на твой титул. Я не верю, что мы преуспеем.
— Обретя милость Ани, ты лишился рассудка, — проговорил Янус. — Способ всегда существует.
— Ты так рассуждаешь — а ребенок продолжает жить, и его будущее бережно хранит тот, кто должен его уничтожить. Ты слишком долго прикидывался верным псом. У Ариса в руках твой поводок, и ты виляешь хвостом у его ног, приберегая клыки для тех, кто слабее тебя, для беспомощных женщин… — Маледикт слышал собственный голос — хриплый и злобный, уязвляющий Януса, словно он был одним из его врагов. Маледикт хотел, что бы его слова ранили и кололи. Он и сам не мог понять, что с ним происходит. Юноше казалось, что в кровавой воде он видит отражение темных крыльев.
Янус отвесил Маледикту пощечину, опрокинув его на край ванны. С глухим рычанием юноша набросился на Януса, желая сбить с него спесь; оба покатились по полу. Зеркало для бритья разбилось, разметав их отражения — в осколках виднелись фрагменты их сплетенных в борьбе тел. Стараясь справиться с ситуацией, Янус выкрутил Маледикту руку за спину.
Боль ударила юношу в плечо, и он, схватив осколок зеркала, не обращая внимания на резь в ладони, замахнулся. Во второй раз за день его руку обагрила кровь. Его собственная кровь — и кровь Януса. Хватка на запястье ослабла, Маледикт обернулся и тотчас раскаялся в своей жестокости.
Янус промокал рукавом плечо, из которого по руке струилась кровь.
— Две драки за один день, — подвел итог Янус. — Рекорд даже для тебя.
Маледикт стиснул ладони, почувствовав, что и они кровоточат. Он пытался найти слова, обуздать свое прерывистое от гнева дыхание.
