Джилли не ответил, опасаясь жгучего света в глазах Януса — света, который не спешил угасать.
— Едем же. У меня полно дел. Прежде чем освободить Мэла и вверить его заботам Королевской гвардии, я бы хотел наведаться в особняк и спасти то, что можно. Допускаю, что во владениях короля всего достаточно, однако у Маледикта свои пристрастия.
— Ему понадобится меч, — сказал Джилли, вспомнив об оружии, которое дожидалось возвращения хозяина.
— Разве Эхо не конфисковал его? — удивился Янус.
— Маледикт отдал меч на хранение мне, — сказал Джилли.
Янус задумчиво коснулся собственного меча.
— Ну, я не стану отнимать у него игрушки. Мы заберем меч и загрузим карету вещами Мэла, пока еще не поздно. Или ты хочешь объяснять Маледикту потом, в ссылке, как вышло, что до ближайшего портного сотня миль и что ему придется теперь обойтись без любимого камзола? — Янус взобрался обратно в карету и, развалившись на сиденье, сказал. — Полезай на козлы, Джилли, и трогай.
Джилли, облегченно вздохнув оттого, что не придется оставаться с Янусом один на один в карете, послушно влез на место кучера. Когда они подъехали к особняку, оказалось, что в конюшне Маледикта не осталось ни одной лошади. На двери дома красовалась печать Эхо, но Джилли ее проигнорировал. В прихожей на мраморном столике, где обычно скапливались карточки с приглашениями, покоился меч, словно тоже ждал ответа.
Янус поднял меч, не вынимая его из ножен, и выругался, когда оперенная гарда оцарапала ему руку сквозь лайковые перчатки. Его голос гулко отдавался в доме — но тени в ответ безмолвствовали. Джилли заглянул в кухню: кухаркины пожитки исчезли. Он задумался, у кого на службе окажутся теперь юные горничные, и почуяла ли хитрая, как крыса, Ливия надвигающуюся бурю и подыскала ли для себя новое место.
Янус вошел в кухню вслед за Джилли, гулко стуча каблуками по каменному полу.
— Объясни мне одну вещь, Джилли. Каким образом Маледикт мог отдать тебе меч, если тебя здесь не было? — Внезапно ворвавшаяся в кухню буря застала Джилли врасплох. Янус ткнул его зачехленным мечом Ани с силой, достаточной, чтобы сломать Ребра. Джилли отпрянул и споткнулся о каминный коврик.
— Ты позволил схватить Маледикта, а винишь в этом меня? — спросил Янус. — Он был бы сейчас на свободе, он бы всех гвардейцев своим мечом раскидал. А ты — как тебе это удалось? Ты что, опять опоил его?
Джилли ответил:
— Они бы убили его, Янус. Так он, по крайней мере, жив.
— Убили бы его, когда раны на нем заживают, когда его кровь исторгает яд? Я привел в движение собственные планы, а тебе нужно было вмешаться. Теперь ты вместе с ним отправляешься на север в ссылку? Да, Мэл говорил, что ты умен. Это все ты подстроил? Итарусинцы славятся способностью просчитывать все ходы, а ведь тебя учил Ворнатти… — Отбросив меч Маледикта, Янус обнажил собственный. Джилли схватил мраморную скалку и принял удар на нее. Меч со скрежетом соскользнул, и Джилли швырнул скалку в Януса, а сам отскочил.
Отвлекшись на клинок, он пропустил удар рукой. Затрещина пришлась ему в шею и плечо, окатила болью и выбила из равновесия. В отчаянии Джилли бросился вперед и ударил с такой силой, что разбил костяшки собственных пальцев и раскроил губу Янусу. Захваченный яростью и полный решимости расквитаться с Янусом хотя бы за минуту той боли, что погубила Лизетту, Джилли забыл, что противостоит человеку с мечом.
Голова Януса качнулась от удара. Он сплюнул кровью в Джилли и проговорил:
— Дурак. Таким способом ты сломаешь руку быстрее, чем причинишь мне вред.
Кулак Джилли опять взлетел; Янус, используя ускорение его тела, не увернулся — оба полетели на пол, попутно сокрушив кухаркин ветхий табурет. Перекатившись так, чтобы оказаться сверху, Янус вдавил колени в живот Джилли, прижал его к полу и, отбросив меч, стал нащупывать руками шею противника.
Джилли порядком устал; от тяжести Януса на своей груди он начал задыхаться. Он оттолкнул руки Януса, едва не сломав ему большие пальцы. Янусу пришлось ослабить хватку. Тяжело дыша, Джилли пытался скинуть с себя противника. Он едва успел увернуться от удара локтем, направленного ему в лицо.
Янус, обхватив руками голову Джилли, принялся бить ею о пол, потом о каминную решетку. Комната закружилась, перед глазами Джилли возникла черная воронка. Когда зрение вернулось, Джилли увидел, что Янус возвышается над ним. Юноша пнул его в челюсть, снова вызвав головокружение. Джилли понимал, что должен подняться, но едва он попытался перекатиться, чтобы встать на четвереньки и дотянуться до одного из мечей, как ощутил очередной удар в плечо.
От следующего пинка треснули ребра; Джилли упал на живот. Кровь чувствовалась во рту, заливала глаза. Джилли зашевелился, снова сделал попытку принять вертикальное положение; кухня стала кружиться и опускаться, как будто он был на тонущей галере, а не на твердой земле.
Тут же он пошатнулся от взрыва боли в боку. Ему едва удалось не упасть; предпринимая очередную попытку медленно подняться, хватаясь за ножки стола, Джилли размышлял, когда наконец Янус вспомнит о мече. Очередной удар, на сей раз в коленную чашечку, — и Джилли вновь извивался от боли. Перед глазами возник узкий темный туннель, в следующую секунду очертания комнаты вернулись на свои места. Боль накатывала, словно морской прилив, и Джилли с трудом мог разглядеть Януса, стоявшего над ним, раскаленного словно пламя. На губах Януса играла победная улыбка.
Джилли понял, что терять нечего; это придало ему сил, чтобы выговорить: «Маледикт».
— Я собираюсь швырнуть тебя в море. Он решит, что ты его бросил, забрал его деньги и сбежал в Прииски. И возненавидит тебя за это, — проговорил Янус.
Джилли кое-как встал, опираясь руками на колени, одно из которых пылало болью, и проговорил:
— Будь ты проклят. Маледикт будет знать, что все не так.
Янус на миг замешкался, и Джилли, спотыкаясь, заковылял к кухонной двери — он еще надеялся встретить свидетеля, пусть даже королевского гвардейца или Эхо. Уловив тихий шелест металла за спиной, Джилли принялся шарить в поисках дверной ручки; железо заскользило в пальцах. В этот миг Янус вышел и встал позади него, терпеливый и безумный, словно волк-одиночка. Он поднял меч. Джилли закрыл глаза и шепнул: «Маледикт».
39
Дверь в общую камеру открылась, и Маледикт поднял взгляд. Он восседал на груде тел сокамерников, умерших ночью. Дамастес захлопнул за собой дверь, и Ани, которая заметила темные рубцы на его лице, захохотала через горло Маледикта, обагряя кровью его губы. Над ним, в других камерах, люди визжали и рыдали, по мере того как ликование Ани поднималось сквозь тьму и проникало в их сны.
В коридоре послышался шум ожесточенного спора, а потом дверь снова отворилась.
— Ну и беспорядок ты тут устроил, — проговорил Янус, небрежно подкидывая на ладони ключи от камер. — Дамастес заперся в своей квартирке — наверно, забился в угол и бормочет что-то о крысиной лихорадке и чертях; королевские гвардейцы вообще отказались заходить в камеру. А ты сидишь тут и смеешься. — Его голос, хоть и беззаботный, все же сохранял следы нервной дрожи.
