— И все же нет доказательств ни того, ни другого. — Комната отвечала Маледикту его же бессвязным хриплым бормотанием, словно крысы шуршали, рассыпаясь по углам. Но в воздухе витали и другие голоса — шепот, путешествующий сквозь стены, тайны, подслушанные камнями. Маледикт выбрался из кровати, заставляя онемевшие ноги двигаться; упал и потерял сознание, поднялся и заковылял к тому месту в стене, откуда доносился шепот. Сюда просачивались слова — бессмысленные для призрака, но на всякий случай он сохранял их в памяти.
— Янус, ты должен сообщить нам, где похоронил его. Я не позволю убийце Аурона покоиться в этой земле. Мы найдем его. Зачем оттягивать неминуемое?
Снаружи послышались громкие голоса; крики далеко разносились в чистом воздухе, пробираясь внутрь сквозь узкую, незаметную щель под карнизом. Маледикт неуверенно поднял руки… Если бы он был привидением, он полетел бы к тому месту, чтобы взглянуть, как живые солдаты возятся в могиле, как они выкапывают его кости из сырой земли, рассекая ее лопатами — так же, как когда-то его собственный меч отсек его от двора.
— Мы нашли его, сир, — послышался почтительный голос уже ближе.
Арис вздохнул.
— Наконец-то. Заверните его. И отвезите во дворец, чтобы выставить напоказ.
«Мое тело», — подумал Маледикт. Уменьшая действие «Похвального», звучали боль и усталость в голосе Ариса, обреченность в тоне Януса.
— Вы не позволите ему покоиться здесь.
— И не только здесь. Маледикту не найдется места в земле Антира, — ответил Арис. — Когда птицы разделаются с ним, его кости вышвырнут в море.
Маледикт сполз по двери, не в силах держаться на ногах. Зато удар, сотрясший его, когда он коснулся пола, вернул его к реальности, хотя тело окатили волны захватывающей дух боли. Если бы он был жив…
Дверь распахнулась, и Маледикт рухнул к ногам Януса. Выругавшись, Янус поднял его на руки.
— Ты спятил? Дверь могла открыться в любой момент, а ты к ней прислонился. Вот бы было зрелище для Ариса. — Янус понес Маледикта на кушетку и, поморщившись при виде запятнанных простыней, усадил его в кресло.
— Кто это был?
Янус сорвал грязную простыню и постелил другую — неуклюже, как человек, которому редко приходится делать подобные вещи.
— Просто какой-то мальчишка. Он довольно сильно походил на тебя, а четыре дня, проведенные в сырой земле, помогут делу еще больше.
— Просто ни в чем не повинный человек, который умер лишь потому, что был похож на меня, — проговорил Маледикт.
— Не надо… — сказал Янус. — Джилли оказал на тебя ужасное влияние. Это у него ты нахватался предрассудков, вроде нравственности и совестливости. Тот мальчишка был ничто по сравнению с тобой. Как только я увидел его, я понял, что он пригодится для твоего благополучия. — Янус поднял и перенес Маледикта на кушетку со множеством подушек. От боли Маледикт закусил губу, потом расслабился, ощутив под собой что-то мягкое.
Янус улыбнулся.
— Тебе намного лучше. А я уже начал было бояться, что потеряю тебя. Что Ани оставила тебя, и ты стал уязвим.
— Ани, — вспомнил Маледикт. — Нет, Она по-прежнему где-то внутри. — Только такая маленькая, что Ее почти не слышно. Она спряталась глубоко-глубоко. Маледикт едва отыскал искру Ее присутствия — черный колодец гнева, засыпанный усталостью и болью в костях. — Значит, ты выиграл? — спросил он в полудремоте. — Арис простил тебя за любовь ко мне? Он верит, что ты невиновен?
Янус опустился на кушетку рядом с Маледиктом, стал поглаживать его спутанные волосы.
— Я не наказан, но и не обрел доверия.
Не имея достаточно сил, чтобы увернуться от ласкающих пальцев, Маледикт попытался оттолкнуть Януса словами.
— Кажется, ты не способен долго внушать доверие, да? — Раздражение в его голосе откликнулось болью в груди.
Пальцы Януса на миг замерли и снова начали поглаживать Маледикта по волосам.
— Мне жаль, что ты во мне усомнился. Я снова научу и тебя и Ариса доверять мне.
— Ничего страшного, даже если я не научусь, — проговорил Маледикт. — В конце концов, я лишь покойник.
— Что ты такое говоришь, — успокоил Янус. Он склонился и приник губами к губам Маледикта. — Все будет хорошо. Мы будем там, куда всегда стремились. Вот увидишь.
44
Маледикт угрюмо смотрел на белые стены, скользя по ним взглядом, за которым пока не могло последовать тело. В его груди пылал огонь — теплом заживающих ран, а не жаром зияющей истерзанной плоти. Маледикт взглянул на щель окна, потом взор его переместился обратно к двери. Она не открывалась много часов или даже дней. Затерявшись во снах, навеянных «Похвальным», и в бреду, он по-прежнему не вел счета дням.
Из комнаты испарился тяжелый запах крови и густой земляной дух глубокой могилы. Белье, на котором лежал Маледикт, пахло лишь крахмалом и утюгом. Рядом стояла нетронутая коробка шоколадных конфет-ассорти из кондитерской, олицетворяя очередную провалившуюся попытку Януса накормить Маледикта. Юноша открыл коробку, но шоколад лишь навеял воспоминания об отравлении Джилли и отвратительной смерти Лизетты.
Еда на подносе возле кровати остыла, несмотря на то, что была плотно укрыта специальной грелкой, на чайнике виднелись следы танина от перестоявшей заварки. Бутылка вина была наполовину полной, зато «Похвальный» Маледикт почти допил. Возле чайника лежал ломоть хлеба, все еще довольно свежий, чтобы вызвать аппетит. Маледикт откусил от него и принялся жевать, хотя это движение отозвалось болью по всему телу. Он швырнул хлеб обратно на тарелку, и тот, скатившись, упал на внушительную стопку романов.
Комната выводила Маледикта из себя. Пребывание в ней напоминало какую-нибудь безумную сказку из книг Ворнатти: больная девочка, заваленная подарками от поклонников и обреченная на трагическую смерть.
Маледикт неуверенно повернулся на бок, и когда боль — самая верная из его спутниц — не усилилась, хотя и не уменьшилась, встал на ноги. Дыхание со свистом вырывалось из его горла.
Маледикт проковылял до конца комнаты и прислонился к двери, нащупывая защелку. Застонав от натуги, он наконец открыл ее и оказался в пустых покоях Януса. В комнате царил полумрак, окна были занавешены, а дверь, ведущая наружу, оказалась заперта. Нагнувшись, Маледикт увидел в замочной скважине с другой стороны ключ и вздохнул: все равно что птица в клетке. Но куда ему было идти — ведь Маледикта так хорошо знали повсюду!
Он осторожно подкрался к окну и чуть отодвинул занавеску. Сад пересекали косые лучи света, и Маледикт впервые понял, что время не стоит на месте. Был ранний вечер, только-только подступали сумерки. Подходящее время для прогулок призрака, подумал Маледикт. Он услышал, как по ракушечнику дорожки с неспешным хрустом подъехала карета.
В саду, подсвеченном вечерним солнцем, играли дети слуг, одетые бедно, но опрятно. Завидев карету, они зашептались и бросились наутек. Маледикт смотрел, как они разбегаются по домам, завидуя их свободе — пусть и не выходящей за пределы господской усадьбы. Один мальчик остановился и посмотрел вверх. При виде Маледикта глаза малыша округлились от ужаса.
