Он огладил ладонями ребра Януса, ощущая нежный, играющий мускулами пыл, пробежал легкими пальцами вниз по животу. Дыхание Януса слегка участилось, и Маледикт скользнул прочь от наиболее чувствительных мест, хотя бедра Януса льнули к нежным рукам. Чудесная мысль пронеслась в сознании: на сей раз им принадлежало все время мира — не какой-то жалкий момент, когда вот-вот могли явиться докучливые клиенты Эллы, или же Селия учиняла очередной пьяный дебош, или Роуч, ревниво ходивший за ними по пятам, возникал, как черт из табакерки. Эта ночь принадлежала им — только им, и Маледикт намеревался насладиться каждым мигом, вспомнить и вновь ощутить все прикосновения Януса.
— Что это такое? — спросил Янус, приостанавливая ласки, чтобы коснуться красных полос на левой руке и боку Маледикта.
— Отметины, оставленные мечом маркиза Де Герра. — Маледикт заново осмотрел порез, слегка смущенный тем, что не рассказал Янусу эту историю.
— А вот это? — Янус провел рукой по длинному, змееподобному шраму, обвивавшему левое бедро и уходившему на спину; потом лизнул основание правой груди.
— Кнут, — пояснил Маледикт. — Работа Критоса еще в Развалинах.
— Ублюдок, — тихо выругался Янус, склоняясь, чтобы поцеловать верхний завиток рубца. От теплого дыхания у Маледикта замерло сердце.
— Теперь Критос — всего лишь очередной мертвый аристократ, — отозвался он, все крепче обнимая Януса за плечи, по мере того как тот двигался от шрама вниз по светлой мягкой коже живота.
Янус распустил ленты в волосах Маледикта, и кудри свободно рассыпались, обрамляя лицо и плечи шепчущими завитками.
— Не могут же люди быть настолько слепы… — пробормотал Янус. — Ты не похожа ни на одного мужчину, которого мне довелось видеть.
Маледикт засиял.
— Джилли называет это видением, навеянным ожиданием.
— Джилли знает? — спросил Янус. Его губы, скользившие по коже Маледикта, остановились, недовольно сжавшись.
— Нет, — ответил Маледикт, покраснев от одной мысли об этом. — Чем меньше людей знают тайну, тем меньше ее выдадут.
— Ты совершенно уверена, что он не подозревает? — спросил Янус. — Если он упомянул…
— Он говорил о шулерстве в картах и обычной ловкости рук. Он и не думал применить данное правило ко мне, уверяю тебя. — Маледикт пробежал трепетными пальцами по волосам Януса, восхищенно любуясь искорками солнца, запутавшимися в золотых прядях.
— Джилли помогал тебе, был твоим партнером. — Выскользнув из объятий Маледикта, Янус пересек комнату и ткнул кочергой в угли, заставляя искры взметнуться завитками сердитого жара.
— Партнером на пути к тебе, — отозвался Маледикт. — Теперь ты тоже должен стать моим партнером.
— Как и в случае с тайнами, партнеров лучше иметь не больше двух, — проговорил Янус. — Ворнатти знает…
— Янус, — сказал Маледикт, желая побыстрее закрыть эту тему и будучи в состоянии видеть лишь блики пламени на коже Янусе и ощущать ответный жар, поднимавшийся в его теле. — Пойди сюда и освободи меня из тисков этих туфель и панталон, если только не хочешь, чтобы мы любили друг друга, словно два джентльмена на конюшне, теребящие и оголяющие лишь самые необходимые части тела.
Янус ухмыльнулся, придя от этой мысли в более веселое расположение духа.
— Может, как-нибудь в другой раз. — Опустившись на колени, он снял с Маледикта туфли, провел руками вверх по коже его панталон и начал медленно стягивать их, целуя открывавшиеся бедра. — Весьма недурные ножки… для светского льва. — Слова щекотали Маледикту кожу, заставляли дрожать и изгибаться.
— Не скрою, при дворе меня считают несколько женоподобным молодым человеком. — Вдруг хорошее настроение Маледикта сменилось унынием. Сначала Ворнатти, теперь вот это. Маледикт почувствовал, что для него расставлено множество ловушек, что каждый миг несет в себе угрозу хрупкому счастью. Он коснулся губ Януса, предостерегая от дальнейшего подшучивания, перешагнул упавшую на пол одежду. — Тем не менее все верят, что я мужчина, и хотя при дворе с пониманием, как выражается Арис, относятся к предпочтениям некоторых мужчин, такое поведение не поощряется. Я не выйду из роли. Теперь я Маледикт и считаю себя мужчиной; и оставим в стороне все доказательства обратного. — Маледикт обвел рукой свою обнаженную плоть. — Твоя репутация может пострадать, если тебя будут слишком часто видеть в моей компании.
Последние слова были выстраданы — только теперь Маледикт осознал, в какую западню угодил по собственной вине. Он не мог вообразить себе возможности снова стать женщиной — а сохранение маскировки грозило потерей Януса.
Он обернулся и принялся разглядывать свое отражение в зеркале, отвлекшись от тревожных мыслей. Он так давно не отваживался ходить без одежды или даже думать о себе как о Миранде, что, несмотря на ее желания и мечты, все еще живущие в нем, не покривил душой, сказав Янусу, что она мертва. Маледикт не мог вернуться в ее положение, не мог перекроить время, вспомнить, что значило жить без этой тайны.
— Наверно, я должен быть благодарен судьбе за то, что не похож на Эллу, — продолжал Маледикт, — иначе такое перерождение было бы неосуществимо. У меня скорее мужская, чем женская фигура.
— Да ты сама ослепла. Ты едва ли выше других придворных дам. Голос — наиболее правдоподобная деталь, но вот это… — Янус накрыл ладонью одну грудь, потом другую, погладил соски, заставляя их затвердеть. — Это уж явно женское.
Сердце Маледикта пустилось в бешеную пляску; он выгнулся назад, прижимаясь к груди Януса, заигрывая, привлекая его внимание.
— А бедра у меня слишком узкие.
Янус скользнул рукой ниже, охватывая растопыренными пальцами живот Маледикта. Замедлил движения, поддразнивая; голос его сделался бархатным от страсти.
— Придворные дамы носят корсеты, китовый ус, турнюр и подкладки, чтобы придать своим фигурам не свойственные им от природы очертания.
Пальцы Януса нырнули в теплую ложбинку между ее бедер, двигаясь легко, разогревая. Ее кожа ответила на прикосновения влагой; дрожь пробежала по телу Маледикта.
— Все еще считаешь себя мужчиной? — шепнул Янус. — Боишься, что я брошу тебя по капризу двора? Какое мне дело до их мнения, когда ты снова в моих объятьях?
Маледикт вспыхнул, на бледной коже шеи и щек обозначились розовые пятна. Он поцеловал Януса так, словно хотел насладиться его вкусом. Ведомый Маледиктом, Янус попятился, пока наконец не упал навзничь на кровать. Золотые волосы рассыпались по густо-красному покрывалу. Маледикт взобрался на Януса верхом, лаская прикосновениями, поцелуями с той же жадностью, с которой накинулся бы на еду голодающий, если бы внезапно попал на пир.
Янус выгнулся дугой, позволяя Маледикту стянуть с себя панталоны и скинуть их на пол. Уютно устроившись на ногах возлюбленного, Маледикт принялся заново знакомиться с его телом, дюйм за дюймом, мускул за мускулом. Наконец Янус, распаленный дразнящими поцелуями, вздохнул, привлек Маледикта к себе, и они сплелись воедино, стараясь раствориться друг в друге, заставить дрожать каждый дюйм плоти. Янус лизнул ее в ушную раковину, она в ответ покрыла поцелуями горло юноши, ощутив смешанный соленый вкус, скользнула губами вверх до подбородка. Янус благодарно откинул голову — и вдруг отрывисто, задыхаясь, захохотал. Маледикт поднял на него взгляд.
