Маледикт уселся на стол поближе к Джилли. Тот поднял глаза, рассматривая лицо Маледикта.
— Смерть в твоих глазах, — прошептал Джилли.
— Только не твоя — никогда!
Джилли ощутил легкое прикосновение к щеке — и Маледикт исчез. Джилли встал; пол ушел из-под ног, и он споткнулся, и заскользил по комнате, и подкатился к закрытой двери. Из дерева донесся царапающий звук — словно когти большой птицы. Джилли встал на колени, цепляясь за дверную ручку. Дверь отворилась, и на громадных черных крыльях в комнату ввалилась тьма.
Она сгорбилась на столе, разъяв пасть; Она дышала прерывисто и сипло, как умирающий. С каждым выдохом темнота в комнате сгущалась, и вскоре остался только один источник света — свеча, горевшая ровным бледным пламенем. Стол превратился в алтарь, недоеденные кушанья — в жертвоприношение Ей. Джилли попятился, стараясь избегнуть Ее взгляда. Она перегнулась через край стола словно висельник, болтая в воздухе бледными ногами и расправив крылья.
— Он Мой. Он будет поклоняться Мне. Он будет любить Меня. И что бы ты ни делал, это не спасет его от Моего поцелуя в самом конце. — Ее голос, голос богини, иссушал разум.
Джилли вскрикнул и проснулся — он сидел, опустив голову на стол, шея затекла, онемевшие руки висели по обе стороны от стула. Он потрогал стоявшую рядом тарелку: остыла. Свечи догорели наполовину, оплавив воск в лужицы. Стрелки часов совершили прыжок: миновал не один час. Задрожав от негодования, Джилли с грохотом отодвинул стул. В ушах до сих пор звенело. Пошатываясь, он побрел по коридору прочь из столовой.
Дверь в спальню Ворнатти была закрыта. Джилли коснулся глухого темного дерева, помедлил. Наконец он толкнул дверь в темноту и непроизвольно сжался, однако по другую сторону его ждал полумрак слабо освещенной комнаты. В центре помещения стояла кровать Ворнатти. Балдахин был опущен, изнутри не доносилось ни шороха. Джилли на нетвердых ногах приблизился, с трудом разбирая дорогу в тусклом свете, взялся за портьеру. Пальцы стиснули бархат, однако он не нашел в себе сил, чтобы отдернуть балдахин и принять то, что находилось внутри. Звон стекла заставил его дернуться, словно в спазме.
Из тени кресла-каталки поднялся Маледикт с кубком в руке. Вино окрасило его губы в цвет запекшейся крови.
— Ты убил его? — спросил Джилли голосом столь же хриплым, что у Маледикта. — Скажи мне правду, Мэл… — Джилли, дрожа всем телом, привалился к стене. — Он мертв?
Маледикт налил в рюмочку бренди и подал Джилли.
— У тебя руки дрожат.
Джилли подумал о свершившемся убийстве, и об убийцах, застигнутых врасплох, о загнанных в угол крысах и ядах, но все же поднес рюмку к губам и без колебаний проглотил напиток. Бренди разлилось теплом по языку, горлу, желудку.
— Да, — проговорил Маледикт, вновь погрузился в мягкое кресло и положил ноги на кровать, носками туфель чуть отодвинув балдахин.
— Как? — спросил Джилли. — С помощью яда? Или так же, как Критоса? — Голос Джилли дрогнул: он представил себе вид залитых кровью простыней.
— Мирно. — Маледикт осушил кубок, налил еще.
Джилли поставил рюмку и отдернул балдахин, все еще ожидая, что Ворнатти вот-вот проснется и разразится яростной бранью. Поднял тяжелую перьевую подушку с лица барона: материя была тягучей словно жидкость — и такой же смертельно удушающей. Ворнатти лежал с открытым ртом и закрытыми глазами, скрюченные руки повисли расслабленно — в спокойствии, которого не давали ни жизнь, ни наркотики. Джилли потер мокрое от слез лицо.
— Я должен был предупредить тебя.
— А когда он кого-то слушал, Джилли? — спросил Маледикт.
— Почему?
— Ты знаешь, почему. — Маледикт подошел сзади, положил голову на плечо Джилли, взял его руки в свои.
Смятение, не подвластное влиянию бренди, охватило Джилли. Это убийство, быть может, и освободило Маледикта. Только Джилли теперь остался без работы.
— Ты не мог подождать? — спросил Джилли.
— Чтобы Янус был так близко — и не в моих руках? Невозможно. Время непостоянно, Джилли, как и Ворнатти. Ему скоро бы прискучила одержанная победа, он даже мог бы перекинуться с меня на Мирабель, несмотря на все данные обещания. Я думал, что он вот-вот умрет, но с каждым месяцем ему, похоже, становилось лучше. Я не мог такого допустить.
— Ты ведь уже не раз рисковал, — заметил Джилли.
— Не тот случай, — возразил Маледикт. — Джилли, я в твоей власти. Я — убийца. Что ты сделаешь?
Джилли высвободил свои руки из прохладных ладоней Маледикта. Повернул лицо юноши так, чтобы видеть глаза, видеть страх, надежду, боль и капельки влаги, повисшие на ресницах.
— Ты сожалеешь?
Маледикт встретил взгляд Джилли.
— Нет.
— Что тебе от меня нужно? — прошептал Джилли.
— Ничего. — Голос Маледикта не выражал никаких эмоций. — Смерть Ворнатти не должна привлечь слишком пристального внимания. Его опасная привычка мешать выпивку с элизией была всем известна. Только найди мне его завещание. Хочу удостовериться, что к нему нет каких-нибудь недавних дополнений. Я не удивлюсь, если Мирабель удалось что-нибудь у него выпросить.
Джилли кивнул, чувствуя странное онемение — как будто «Игра теней» до сих пор действовала, и это был лишь очередной сон. Опустившись на колени, он приподнял плиту перед камином, под которой обнаружился тайник.
Джилли вынул свиток из писчей бумаги сливочного цвета. Один край Джилли прижал сейфом, другой придерживал рукой.
Маледикт встал на колени рядом с ним, так близко, что они едва не столкнулись головами. Подушка, снятая с лица Ворнатти и брошенная рядом на кровать, чуть шевельнулась, и Джилли подпрыгнул. Сердце его бешено стучало.
Юноша расправил свиток, вновь закрутившийся от резкого движения Джилли, и пробежал глазами витиеватые фразы, выбирая главное и вникая в смысл. Джилли в очередной раз подумал, что Маледикт обладает чутьем настоящего адвоката.
В первый раз с тех пор, как Джилли вошел в комнату, Маледикт улыбнулся.
— Похоже, он был не таким уж и дураком, — проговорил юноша. — Мирабель нигде не упоминается. Как и его итарусинские родственники. Полагаю, он испытывал к ним справедливую неприязнь.
Джилли ловко выхватил документ у Маледикта, со смешанным чувством страха и надежды нашел свое имя. Оно значилось среди имен других слуг. Хотя оставленное ему наследство было значительно больше, чем у остальных, живот свело от обиды и страха. Барон пресытился мной, подумал Джилли, не сегодня-завтра он бы меня уволил. Причитавшаяся ему сумма составляла всего лишь годовое жалованье. Ровно столько, чтобы купить себе койку на корабле, идущем к Приискам, да и то не на быстрой «Вирге». Ровно столько, чтобы еле-еле плыть на какой-нибудь добитой посудине и высадиться в Приисках — без гроша и возможности вернуться. Одному, без друзей, думал Джилли, коченея, словно под порывом ледяного ветра; завещание лишало его Маледикта.
