— Я ищу Роуча, — ответил Джилли.
— Он здесь больше не работает. Вообще-то он и раньше только и делал, что обчищал наших посетителей, когда они напивались до чертиков и ничего не замечали. Что, и у тебя кошелек увел?
— Вроде того, — сказал Джилли.
— Попробуй пройтись по дешевым борделям. Он вроде как тренируется воровать на пьяных матросах. Рано или поздно нарвется на не того человека, и его прикончат. Если первыми его не отловят Особые нашего славного Эхо. Глупая крыса.
Джилли кивнул кухарке в знак благодарности и удалился через заднюю дверь. Он обошел таверну кругом, вглядываясь в тени. Вдруг его внимание привлек черноволосый юноша в дешевой одежде, выскочивший из дорогой кареты. Он перебрасывал луну с ладони на ладонь и посылал воздушные поцелуи вслед удаляющемуся благодетелю.
— Мэл… — выдохнул Джилли, но тут же понял свою ошибку. Юноша окинул его игривым взглядом накрашенных глаз и прошествовал в таверну.
— Не иначе, тоже отпрыск какого-нибудь итарусинского матроса, — проговорил Янус бархатным голосом, внезапно оказавшись у самого уха Джилли. — И тем не менее поразительное сходство.
Джилли подпрыгнул от неожиданности.
— Да, — согласился он.
Губы Януса тронула злорадная улыбка.
— На твоем месте я не стал бы рассказывать Мэлу, что ты принял за него ночного мотылька.
— Я же не дурак, — сказал Джилли.
Янус поднял бровь:
— Что тебе сказали в таверне?
— Что Роуч теперь взялся грабить клиентов борделей. — Джилли залез на козлы. Янус сел рядом и взял вожжи.
— Бьюсь об заклад, он даже не снимает с них обувь, — сказал Янус и пустил лошадей тряской рысью по булыжной мостовой. — Давай поскорее со всем покончим и вернемся домой. С ужасом думаю, что там учинил Маледикт на сей раз.
— Он не испытывает угрызений совести по поводу смерти поверенного и миновал самый трудный период в деле с твоей женитьбой. Что еще может вывести его из себя?
— Иногда я думаю, что для этого достаточно смениться ветру.
Они въехали на улицу Сибаритов, и Джилли повернул голову, улыбнувшись при виде знакомой двери с изображением корабля.
— Думаешь о своей девушке? — спросил Янус. — Как ее зовут?
— Неважно, — отозвался Джилли, не особенно доверяя интересу, проявленному Янусом.
Юноша продолжал править, сторонясь шлюх, расхаживавших по улице, молодых людей, подзадоривавших друг друга перед подвигами на любовном фронте, платных сплетников, что шепотом сообщали, где можно купить контрабандное итарусинское виски и другие запрещенные к ввозу товары. Улица постепенно погружалась во тьму ночи; Джилли приходилось внимательнее смотреть на дорогу, чтобы не наехать на кучу мусора.
— Джилли, слезай. Отправляйся на поиски. Если найдешь его, не теряй времени на болтовню, а веди сюда. Я бы сам это сделал, но ты, наверное, не пожелаешь остаться наедине с нашим сундуком.
— Нет, — сказал Джилли. Он спрыгнул с козел и отправился в темноту на поиски едва знакомого карманника. Задумчивость придавала ему несколько опьяненный вид, потому первым признаком, по которому он догадался о появлении Роуча, была худенькая рука, потянувшаяся к его кошельку, в то время как ее владелец промахнулся палкой мимо головы Джилли.
— Прекрати, — сказал Джилли, отбирая палку и с привычной ловкостью хватая тонкое запястье.
— Я помню тебя. Что тебе нужно? — Роуч обиженно потирал ушибленное запястье. — Ты так же быстро поймал меня и в тот раз.
— Информация. Я заплачу, — сказал Джилли. Он разжал кулак — на ладони серебрилась луна.
— Ну, ладно тогда, — согласился Роуч, выхватывая монетку. — Что ты хочешь узнать?
— Не я, а один мой друг. Он поэт, хочет написать стихи о Развалинах, причем такие, чтобы в них была романтика. — Джилли врал и сам удивлялся, зачем он это делает. Голод в глазах Роуча и отсутствие осмотрительности говорили сами за себя. Ему было наплевать на все, кроме серебра.
— Стихи о Развалинах? Он что, тронутый? — нахмурился Роуч. — Собирается писать о крысах, ботинках и лихорадке, да?
— Нет, он не такой. Он хочет писать о Чернокрылой Ани, которая разрушила Развалины из-за любви, — объяснил Джилли, отмечая про себя, что слишком долго пробыл при дворе, раз с такой легкостью выдумал поэта. Он взял Роуча за руку.
— А сколько он заплатит? — спросил Роуч.
— Он поэт, у него нет покровителя. Так что не очень много. Быть может, пару лун. — Тут даже Роуч мог бы учуять подвох, но Джилли и раньше платил ему за какую-то ерунду — глядишь, и сейчас заплатит, а усилий никаких прилагать не придется.
— Ведь это же не займет много времени. А то сегодня у меня еще одна встреча, — сказал Роуч, следуя по пятам за Джилли.
— Отличная повозка, — заметил Роуч, когда они подошли к карете. — А у твоего друга не найдется побольше денег?
— Бумага дорогая, перья тоже, — ответил Джилли.
— Да, верно, — согласился Роуч и сменил тему. — Ну, и где твой чудак?
— Только что был здесь, — проговорил Джилли.
Вожжи были прижаты булыжником, а дверца кареты не заперта. Джилли задумался, что могло случиться: нападение и беззвучная борьба? Или Янус просто устал от ожидания?
Роуч отворил дверцу и заглянул внутрь.
— Ух ты, здорово.
Джилли поднял вожжи и, оторвав взгляд от земли, увидел Януса, выскользнувшего из тени с ножом, нацеленным на затылок Роуча. Джилли ахнул, но Роуч уже валился вперед. Янус склонился, так же быстро ударил еще раз и затолкал тело в карету.
— Да не зевай ты, прыгай и поехали! — Янус развернулся, качнув карету, подал Джилли руку. — Джилли! Давай не будем больше привлекать внимания — и так уже примелькались. Поднимайся, или я оставлю тебя здесь.
Джилли видел, как ярость кипит в узких ноздрях и голубых глазах Януса, но не мог ничего ответить. Он вспомнил отчаянную опрометчивость Роуча, его худенькую ладонь, восторг при виде кареты; все исчезло в один миг.
Янус выхватил вожжи и развернул карету.
— Последний шанс, Джилли. Ночь еще не кончилась, и я не собираюсь потратить ее на препирательства с тобой, когда меня ждут объятия Мэла. Нет? Превосходно. — Из-под колес на туфли Джилли брызнул песок и осколки гравия. Джилли смотрел вслед исчезающему вдали экипажу, потом медленно побрел к дому.
До рассвета оставалось уже недолго, когда Джилли открыл дверь и прокрался по темным комнатам. Приблизившись к лестнице, он заметил огонь — отблески плясали на узких ступенях.
— Ты знаешь, что всегда пользуешься черной лестницей, когда расстроен?
Маледикт до сих пор был одет, как на ужине. На манжетах виднелись темные пятна крови.
