— Мы могли бы нанять разбойников, чтобы убить Ласта. Вырви лист из его книги, — предложил Янус.
— Нет, — сказал Маледикт, снова поднимаясь на ноги, стройный, как его меч. — Какая радость от крови, пролитой по поручению?
— Но раны, оставленные мечом, ни с чем не спутать. Если попытаться представить все как несчастный случай — попытку ограбления или что-то вроде…
— К черту все, — сказал Маледикт, пристегивая меч к узким бедрам. — Я был терпелив. И больше терпеть не стану.
— Я нанял мальчика следить за домом, — сказал Янус. — Он даст знать, когда выйдет Ласт. Ты подождешь. — Полуприказ-полумольба возымела действие: Маледикт остановился на пути к двери.
Он мерил шагами холл словно гибкий хищник в городском зверинце, ожидая, отказываясь вступать в беседу, хотя Джилли пытался его разговорить. Записку доставили едва не на рассвете. В ней было всего одно слово. «Сейчас». Не успела бумага коснуться мраморной плитки пола, как Маледикт был уже на улице.
Грачи с криками вспорхнули с крыши; в конюшне пронзительно заржали лошади, словно их стойла кто-то поджег. Маледикт пошел в отступающую ночь — пошел на запах моря в воздухе, пошел, волоча за собой тени, словно темные крылья.
* * *
Граф Ласт на ходу выскочил из кареты и жестом велел кучеру ехать дальше — к притихшей набережной и итарусинскому кораблю, выделявшемуся среди остальных благодаря ледокольному тарану на носу. Разбойник спрыгнул со своего места на запятках кареты. То был не обычный паренек-посыльный, а человек комплекции Джилли. Пока Ласт присматривал за кучером и грузчиками, что перетаскивали на борт его сундуки, громила дежурил, вглядываясь в тени, не разжимая пальцев на рукояти кинжала. Маледикт, прищурив глаза, наблюдал за ними из темного провала стены в переулке. Неужели Ласт думал, что хватит одного-единственного охранника, пусть даже такого крупного: Маледикт давно перестал бояться тех, кто массивнее его. Кровь лилась изо всех людей одинаково. Юноша ощутил укол обиды: Ласт, который предположительно опасался за свою жизнь, доверился силам одного телохранителя и кучера?
Промозглый утренний туман, обнявший улицы и пирс, протянул бледные завитки в укрытие Маледикта, размыл силуэт Ласта. Маледикта согревала ненависть, струившаяся через его сердце и мозг, и он радовался ей, радовался их с Ани общему гневу — гневу, который вытеснял все остальные чувства. Казалось, туман, прежде чем прикоснуться к чему бы то ни было, обмакивает свои медлительные, цепкие пальцы в чернильную беззвездную ночь. Маледикт покинул укрытие и шагнул на пирс, вглядываясь в крупное пятно с нечеткими очертаниями — фигуру Ласта; и за Маледиктом из переулка последовали тени, беззвучно расползлись по причалу, укрыли его запоздалой тьмой.
Разбойник, несмотря на все свои прыжки в сторону теней, оказался, увы, не готов к появлению Маледикта — с уже обнаженным и взметнувшимся клинком. Рост, мускулы — все показное, мельком подумал Маледикт, проскальзывая мимо заваливающегося наземь человека, из горла которого хлынула кровь. Лучше бы Ласт взял собаку: по крайней мере, можно было рассчитывать на ее предупреждающий лай.
— Ласт, — позвал Маледикт, оказавшись на расстоянии меча от графа.
Ласт мгновенно развернулся; одна рука впилась в черенок трости, другая в рукоять; глаза метались в поисках телохранителя. Не отыскав никого, Ласт повернул трость. Та издала щелчок, обнаруживая слабый блеск металла. Лицо Ласта не выразило удивления — лишь смирение и гнев.
— Это он навел тебя? Пусть так. Не рассчитывай, что легко от меня избавишься.
Вместо ответа Маледикт сделал выпад. Клинок зашипел, охваченный собственной жаждой крови; граф отразил удар тростью. Дерево раскололось, и внутри обнаружился меч.
Граф ударил, используя стальную сердцевину в качестве рычага, и вынудил Маледикта отступить, обеспечив себе миг для того, чтобы высвободить клинок из сломанных ножен. Маледикт, танцуя, нанес очередной удар; Ласт избежал его, круто повернувшись на каблуке. Граф позвал на помощь: зов поглотили черные туманы.
— Колдовство, — бросил Ласт, брызгая слюной. — Без него ты ничто. Ты не одолел бы меня без помощи богини.
— Она лишь удерживает остальной мир в отдалении, — сказал Маледикт, снова атакуя.
Меч вонзился в толстую ткань пальто. Ласт вздрогнул, потом резко запахнул пальто, пытаясь обезоружить Маледикта.
Юноша вцепился в свой меч мертвой хваткой, скользящим движением ушел назад; Ласт с молниеносной быстротой, заставившей Маледикта досадливо вскрикнуть, избавился от сковывающей движения одежды.
Перенеся вес тела вперед, граф ударил, метя в лицо Маледикту. Юноша увернулся, даже не сойдя с места, и в бешенстве сорвал с руки Ласта пальто, которым тот пытался воспользоваться как щитом.
В то растянувшееся мгновение юноше стало ясно, что граф Ласт оказался довольно умелым фехтовальщиком, которому вдобавок очень хотелось жить. Но Маледикт, темный и мрачный, двигавшийся так, словно он и сам был лишь клочком тумана, был просто одержим. Постепенно, удар за ударом, он шел к победе.
Темнота была такой плотной и абсолютной, словно морская пучина поднялась и захлестнула город. В ее черных объятьях мир Маледикта сузился до звона стали о сталь и хрипов, что вырывались из легких соперников. Не осталось даже места для ярости или триумфа; изящный бой, который вел Ласт, заставлял Маледикта испытывать лишь наслаждение физическими усилиями и захватывающее дух предвкушение крови. Темный меч скользнул сквозь туман словно призрак, устремился вперед и задел цель; Маледикт застонал от удовольствия, что прежде пряталось, свернувшись калачиком, где-то глубоко в животе, а теперь открыто дало о себе знать. Ласт выругался и нерешительно отступил, из его плеча сочилась кровь.
Туман донес до них приглушенные молитвы перепуганных моряков. Где-то поблизости графа звал кучер, но Ласта теснил меч Маледикта, и у него не хватало дыхания, чтобы откликнуться.
Наконец граф перешел в наступление; вместо коварного скользкого деревянного причала под ногами оказалась мощеная граница пирса и дороги, однако успех стоил Ласту ран на предплечье и бедре.
Лицо Ласта, искаженное отчаянным напряжением, разгладилось, на нем вдруг проступило дикое ликование: по чистой случайности кучер оказался в их круге. Маледикт, пританцовывая, отступил и сделал разворот — клинок вырвался из его руки и вонзился точно в грудь кучеру. Заряженный пистолет выпал из ладони несчастного на брусчатку с оглушительным ревом, полоснув малиновым светом пустоту. Удовольствие на лице Маледикта превратилось в гримасу ярости. Кучер намеревался помешать ему; есть ли еще желающие?
Ласт бросился в атаку, целясь острием меча в мокрый от пота крават на шее Маледикта; юноша увернулся как раз вовремя, чтобы сберечь шею, если не жилет и рубашку. Ткань лопнула: темная парча, светлое белье, плотный хлопок — все рассек один быстрый удар, обнажая белую, светящуюся, как луна, плоть юноши; на ключице расцвела и запеклась капелька крови.
Маледикт зарычал, почувствовав прикосновение тумана к обнаженной коже. Юноша был на расстоянии человеческого роста от тела кучера и от собственного меча; он рассвирепел не на шутку.
