И тут он скрывается за пузырьками. Он выпускает их сотнями, он так отчаянно вопит, что, кажется, пробивает стены безмолвия. Он отказывается от кислорода, взгляд мечется под маской. Вниз. Он смотрит вниз.
Направляю туда фонарь. Луч становится оранжевым. Смесь желтого и красного. Желтый свет моего фонаря, красный цвет его крови. Кровь течет из его левой ноги. Хлещет.
На раздумья времени уже нет! Надо рвануть! Рвануть вверх! Скорее! Как можно скорее! Забыть про ступени декомпрессии! Тридцать метров… Сейчас накопившийся в его теле азот устремится в артерии. В сердце будут разбухать пузырьки. Легкие могут взорваться. Но выбирать не приходится – или это, или жаркая ласка кровотечения… Что до меня, я рискую не меньше. Азот никого не щадит…
Работаю ногами так, что едва не рвутся сухожилия. Все мои органы взывают о помощи, легкие горят, мозг в черепной коробке расширяется. Диафрагма сокращается. Дышать невозможно… Кислорода! Вдох! Вдох! Не могу!.. Остановка дыхания. Еще десять метров… Тиссеран потерял сознание, наглотавшись воды.
Нестерпимая боль в ушах. Барабанные перепонки вот-вот лопнут…
Свет наверху. Скрещенные лучи, живые, подвижные… Невнятные голоса… Теперь крики… Поверхность воды прорвана… У меня кружится голова… Все словно отдаляется.
А потом… больше ничего…
Глаза открыты. Там, в тумане, расплывчато, окаменевшие лица, испуганные взгляды. У меня на лице кислородная маска. Сколько времени я был без сознания? Вокруг мел. Карьер…
Встаю, слегка оглушенный. Рядом со мной неподвижный Тиссеран. К его груди присосались электроды. Гидрокостюм разрезан. Электрический разряд, тело выгибается дугой… Все кончено.
День встает над лужей крови.
Солнечные лучи падают на пористый камень – он медленно впитывает красную змею, обвившую безжизненное тело…
Глава восьмая
Если бы сейчас обрушились потоки воды, если бы поднялся ураган, если бы он с корнем выворачивал деревья и срывал крыши с домов, если бы в воздухе кружило разъяренное чудище – торнадо, циклон, – возможно, я почувствовал бы свое единство с этой формой мятежа, возможно, моя ярость нашла бы выход, а не теснилась бы внутри, сотрясая мою плоть.
Санитары на фоне мелового миража засовывали труп в зловещий мешок, левая рука со сведенными судорогой пальцами еще торчала наружу. Ужас не отпускал Тиссерана до самой смерти, этой страшной смерти, сомкнувшей под толщей воды исполинскую белую челюсть.
Кровотечение вызвала струна для резки масла, обмотанная вокруг его бедра под гидрокостюмом. Невидимая, она была пропущена через крохотные дырочки в неопрене
[9]
и прикреплена к решетке на дне колодца. Чудовищная выдумка – как только мы начали подниматься, проволочка перерезала бедренную артерию.
Об этом, должно быть, мученик и хотел мне сказать, исходя предсмертным криком…
Вдали два полных черной ярости лица, два лица мрачнее тучи – даже восходящее солнце не заставит их просветлеть. Это Леклерк и Дель Пьеро, разбуженные самым жестоким образом. Окружной комиссар разорался, даже еще не добравшись до меня:
– Ты выдернул меня из постели и скинул на руки труп – изволь теперь внятно объяснить, что произошло!
Ситуация и впрямь могла сбить с толку кого угодно. Когда мы расставались накануне, я был почти сдувшийся, как проколотая шина, а сегодня оказался за шестьдесят километров от кабинета Леклерка, среди каменного хаоса, и только что поднялся из глубин, куда нырял за типом, чью жизнь, несомненно, сам и оборвал.
Дель Пьеро, стоявшая слева от Мартена, одернула свой безупречный пиджак. Ее тоже вытащили из постели и тоже спешно вызвали, но она нашла время подрисовать черные глаза и скрутить в тугой узел рыжие волосы. Красота и порядок.
Я стал рассказывать с самого начала… Послание, вырезанное на церковной колонне… Поездка к Полю Лежандру… «Тимпан Блудницы»… Совмещение частей шифра, которое привело меня в Шом-ан-Бри… А потом сюда, к бездне с черными водами.
– Вы говорите, вторую половину шифра украли? То есть у нас не осталось никаких следов?
У комиссарши особый дар – ударить по больному месту со стервозным шиком.
– Не повезло… – ответил я, даже не пытаясь скрыть, что устал до предела. – Оказался в неподходящем месте… в неудачное время…
– Вот потому и необходимо выезжать с группой. Для чего, по-вашему, существуют правила?
– Но…
– Вы позволите? – задал ей риторический вопрос Леклерк, отводя меня в сторонку.
Дель Пьеро демонстративно отвернулась и щелкнула зажигалкой.
– Послушай, Шарк, – начал окружной комиссар. – Сделаем так, как обычно делают в подобных ситуациях. Поедешь с нами на Орфевр, запишем твои показания и попробуем разгрести эту кучу дерьма.
– Допрос по всем правилам, да?
– А ты что, вообразил, будто закон не для тебя писан? Ты теряешь улики, посреди ночи вламываешься без ордера в чужой дом, переворачиваешь там все вверх тормашками, после чего встречаешь нас весь в крови и с умирающим на руках! Да окажись на твоем месте любой другой – он уже был бы за решеткой! Радуйся, что мы так спокойно ко всему отнеслись! Что еще за игры, чтоб тебя!
Дель Пьеро, с сигаретой в зубах и скрещенными на груди руками, топталась у окровавленного края колодца, в нескольких метрах от нас, она явно не упустила ни словечка из нашего разговора.
Комиссарша меня не любила, и я ее не любил. Когда наши взгляды встретились впервые, в меня словно молния ударила… но страсть не вспыхнула.
– Но мне ничего не оставалось, кроме как нырнуть туда! Этот тип экономил воздух, который мог в любую минуту закончиться! Все, чего я хотел, – не дать ему утонуть!
– И не дал, с этим ты отлично справился! – вяло махнул рукой Леклерк. – Только дело-то не в том. Дель Пьеро права, тебе надо было сразу вызвать группу. Кто будет уважать закон, если мы сами перестанем соблюдать правила?
– Все произошло слишком быстро… Это послание было настоящей ловушкой, я продвигался вперед вслепую, без уверенности… Я не хотел этого. Ни в коем случае не хотел… Их дочь… Надо искать их дочь… Она у него… И одному Богу известно, что… – бормотал я, но Леклерк уже удалялся, поднимая облачка белой пыли.
Дело шло к полудню, и у меня было единственное желание: свалить, сбежать куда подальше от всех этих скорбей. Инспекторы, терзавшие меня вопросами, отняли последние силы. Вот так всегда: хочешь сделать как лучше, а оказываешься пособником убийцы, который находит множество способов нанести удар.
Сегодня я убил ни в чем не повинного человека, и его вытаращенные за стеклом маски глаза пополнят каталог самых мрачных моих воспоминаний.
