Больше не двигаться. Смерть, повиснув на конце своей шелковой ниточки, идет вдоль моего позвоночника, осторожно, с неумолимой точностью хода боевой машины ступая лапками по рубашке, и волоски на теле встают дыбом. Убийца упивается моим по́том, наслаждается моим страхом. Он укусит – я сдохну. А он укусит… А он все идет, идет…
Я с долгим хриплым криком резко выгнулся и с силой вмазался в стенку спиной и головой.
Липкая субстанция, просочившаяся через ткань, ледяным поцелуем прильнула к моему хребту. Я проделал то же еще раз, другой, третий.
Страх подстегивал меня, толкал вперед. Я полз, отодвигая пальцами в сторону птичьи трупики, продираясь через плотную паутину, маской ужаса облеплявшую мое лицо. Наконец я нащупал задвижку. Стиснув зубы, сдвинул железный стерженек, крышка люка открылась, и плотную темноту пробила широкая дуга света. Пустота втянула меня, и я, почти задохнувшийся, ослепленный смертоносным шелком, без раздумий соскользнул в эту сердцевину жизни и упал на пол, отбив себе все что можно.
Незаметно проникнуть в жилище не удалось.
Высота потолка, с которого смотрят, перемигиваясь, неоновые лампочки, не больше полутора метров. Тесная каморка без окон, провонявшая пометом, мочой и гнилью.
По полу, растопырив усики, носятся мыши, они сбиваются в плотные кучки, вступают в сражения из-за еще свежих листьев салата… Любой постарался бы от них избавиться, а вот Амадор, напротив, подкармливает.
Я вытащил пистолет из кобуры и снял ее с себя вместе с рубашкой. От паука осталось только белесое пятнышко с прожилками тонких лапок и лопнувшим мешочком брюшка. Я встал и, согнувшись, вернее – сломавшись пополам, направился к деревянной двери. Локти и колени кровоточили, по губам стекала алая струйка, а правый бок был украшен багровым синяком. Подумать только, что я сам себя так отделал.
За дверью прочная спираль каменных ступеней: одни устремлялись к небесам, другие – в недра. Я предпочел спуск.
Первый этаж. Три комнаты. Гостиная, кухня, ванная. Потертая мебель, древние сковородки, старомодная ванна на четырех латунных ножках. Ощущение пустоты от мертвых вещей.
Круглый холл, из него дверь ведет в пещеру. Я глянул вниз. Стены вдоль винтовой лестницы уныло пульсировали фиолетовым. Со дна преисподней шло странное излучение светящих черным ламп. Наверное, он держит своих тварей там, под землей… Мне предстояло встретиться с множеством смертоносных пауков, а набраться уверенности в себе было неоткуда, разве что сжать еще крепче в мокрых ладонях холодное и непреклонное оружие.
Я спускался, и кирпичи вдоль моего пути лопались под теплым дыханием плесени, которая проступала наружу, шипя слабо, тоскливо и угрожающе, как рудничный газ.
На десятиметровой глубине еще более мрачное подземелье под немыми сводами. Пробираясь с «глоком» среди стеклянных крепостей, увидел замершую фигуру.
– Ни с места! – крикнул я, вытянув вперед руки, словно клоунские перчатки, белевшие под уцепившимися за потолок черными светильниками.
Призрак медленно свернулся, слился с темнотой.
– Я… я ничего не сделал! – послышался голос.
Я осторожно приблизился к Амадору, скорчившемуся в углу и дрожавшему, будто новорожденный ягненок.
Вокруг тянулись ряды гигантских сумрачных и сырых пластиковых контейнеров, в которых изредка подрагивали листья крохотных растений. Десятки этих тварей вызревали там, невидимые, скрытые шелестящими листьями или зарытые в древесные стружки. Пауки.
Я показал свое удостоверение и знаком велел Амадору подняться.
– Вы… вы не имеете права! – закудахтал он, вытянув шею.
Шея у него бычья, широкая, плечи обвисли, как у вышедшего в тираж боксера, глазки совсем маленькие, куньи, так и юлят от страха.
– Кто у вас здесь? – проскрежетал я, стукнув рукояткой пистолета по плексигласу.
– Там… пауки. Никто не запрещает держать пауков!
– Смотря каких. Они у вас опасные?
– Ничуть.
– Подойдите ко мне, господин Амадор. Медленно…
Он повиновался. Над правой бровью у него набухла вена. Красавцем этого типа не назовешь – урод, похожий на злобное насекомое. Я обхватил пальцами его запястье, снял крышку с инсектария и втолкнул его руку внутрь так, чтобы она оказалась чуть впереди моей, – долг вежливости. Он заорал:
– Хватит! Хватит! Я… все скажу!
Я отпустил его:
– Превосходно, господин Амадор. Давайте начнем сначала, и на этот раз говорите все как есть.
Он скрипнул зубами:
– Да. Черт! Вы чуть было не… – Он побарабанил по стеклу, и из-под листьев высунулась на разведку пара лапок.
– Atrax robustus? – предположил я.
Глаза у него вспыхнули.
– Я принял все меры предосторожности, запасся даже нейтрализующими сыворотками, противоядиями! Я живу среди полей, мои пауки заперты и никому не могут повредить!
– Вы забываете о своей подружке наверху, в тоннеле, ведущем наружу.
– Моя Steatoda nobilis! Только не говорите, что вы ее раздавили!
– Получилась чудесная белая кашица.
Я прижал хозяина инсектария к стеллажу с сиднейскими пауками:
– Где вы их берете?
У биолога вытянулось лицо:
– Я… я… Что вы со мной сделаете?
Какой милый малыш и податливый. В самый раз перейти на «ты».
– Знаешь что? – ответил я, положив ему на плечо увесистую руку. – Мне глубоко наплевать на то, каких зверюшек ты здесь прячешь. Если тебе нравится на себя страх нагонять – твое дело. Меня интересует другое: каким способом ты их добываешь?
Он посмотрел на меня, опустил голову, потом глянул снова:
– Я… я не могу сказать… У меня будут серьезные проблемы.
– Пока что единственная твоя проблема – это я!
Амадор полностью уловил тонкий смысл этой реплики, когда мои пальцы вновь обхватили его запястье.
– Нет! Не делайте так, не надо! Я… я впервые его встретил на бирже насекомых… Примерно год назад…
– Кого – его?
– Не знаю. Я этого типа раньше никогда не видел, но он, похоже, знал, кто я, сам ко мне подошел и сказал, что может раздобыть любой вид… Сами понимаете, господин…
– Шарко…
Он пошевелил пальцами, и я в конце концов выпустил его руку.
– …Господин Шарко, страсти иногда увлекают нас за пределы благоразумия. Люди боятся пауков больше смерти, а вот я ими восхищаюсь. Это… само совершенство. Никакая сталь, никакое синтетическое волокно не может сравниться по прочности с паучьим шелком. Его даже изучали для того, чтобы изготавливать пуленепробиваемые жилеты, представляете? И вдруг у меня появляется возможность иметь под рукой самые удивительные экземпляры планеты… за деньги, разумеется. Но ни один арахнофил от подобного предложения не откажется!
