– Ладно, с подозреваемыми разберемся. Прокурор дал отмашку: сегодня, как только в церкви Исси закончится месса и прихожане начнут выходить, проверим у них документы и установим личность каждого. Бармен из «Убуса» укажет нам возможных клиентов.
– Думаете, он пойдет к мессе? А что с этим… Опиумом? Его задержали?
– Какое там… Испарился вместе со своими гориллами, всеми покупателями и продавцами. Полный облом! – Он с глухой яростью стукнул кулаком по поручню. – Вход в подземелье был под африканской лавочкой – той, что рядом с баром, а вот выход – официальный выход! – оказался на заднем дворе ресторана более чем в километре оттуда. Они разбежались, как крысы, наши люди ничего не могли поделать… – Леклерк отхлебнул кофе, обжегся и выругался. – Этого… Опиума зовут Сил Бурегба, его уже как-то задерживали за угон дорогих автомобилей. А здесь он вместе со своей шайкой занимался логистикой, обеспечивал доступ к станции и подъем наверх и взимал деньги. Участие в этом бизнесе помогало хозяевам всех трех заведений – лавочки, бара и ресторана – сводить концы с концами. Пока ничего более существенного у нас нет, допросим с пристрастием тех, кто под рукой: барменов, официантов, управляющих. Может, и удастся благодаря их показаниям составить словесный портрет убийцы.
Я пожал плечами:
– Там была тьма народу… И потом, это потребует много сил и времени…
Он резко выпрямился, скомкал и выбросил за борт стаканчик от кофе.
– Сам знаю! Да еще и со всех сторон напирают! Я и без того тону в бумагах, а тут навалились всем скопом. Даже министр здравоохранения – и тот хоть раз в день да позвонит моему начальству!
Пауза затянулась. Я вдруг почувствовал, как мне необходима хотя бы коротенькая передышка, хоть ненадолго обо всем этом забыть… Тяжелая у нас работа, все равно что долбить мрамор.
– В трех чанах из пяти комаров не осталось, – сказал я, не отрывая глаз от воды, в которой отражалось мое усталое лицо. – «Бедствие»… Возможно, мы опоздали…
Окружной комиссар старался держаться уверенно, но я чувствовал, что Леклерк, как и мы, совершенно выбит из колеи.
– Пока что в окрестных больницах никто тревогу не поднимал, но жара работает против нас, – произнес он. – Службы скорой помощи и без того не справляются, слишком много случаев тепловых ударов, медики завалены работой… Очень все это не вовремя.
– Возможно, так и было задумано… – Я посмотрел Леклерку в глаза. – Он ведь насиловал девушку, да?
Окружной комиссар поправил галстук.
– У Ван де Вельда на этот счет никаких сомнений: на теле рядом с наручниками, равно как и во влагалище, и в… анусе, нашли сперму и кровь. Он насиловал ее много раз… и сзади тоже…
Истерзанная пытками, поруганная, многократно безжалостно изнасилованная… Во мне нарастала ненависть, а вместе с ней нарастала ярость, нарастало желание самому убивать, и справиться со всем этим было очень трудно. Я глубоко вздохнул, прикрыл глаза и стал рассуждать:
– Наручники лежали в трех углах отсека… Отец, мать, Мария… Убийца хотел, чтобы родители видели, что он делает с ней… но не напрямую… Вот для этого он повесил занавеску и… приделал зеркало к потолку…
Леклерк снова врезал кулаком по поручню:
– Стыдно ему, или он чувствует себя ущемленным… эта сволочь не в состоянии взять на себя ответственность за свои поступки! – Чуть успокоившись, по крайней мере с виду, он продолжил: – Труполог утверждает, что, судя по поверхностному осмотру, убийца не перерезал ни одного жизненно важного сосуда и ни одна рана сама по себе не была смертельной. Явно хотел, чтобы девушка промучилась как можно дольше. Она умерла оттого, что при повышении температуры в отсеке открылись кровотечения сразу из многих порезов.
У меня все сильнее стучало в висках, голова гудела.
– Надо… проанализировать рисунки… Понять… почему… почему… Я… я сейчас поеду домой… посплю… несколько часов… Да, несколько часов… а то… в глазах все расплывается…
Я уже спускался в лодку, когда из кабины пулей вылетел Усин Курбевуа и, перегнувшись через поручни, показал на бабочек, которые из последних сил бились о корпус, одержимые намерением пробить стальной щит.
– До меня дошло! – вопил энтомолог, размахивая руками. – Посмотрите, посмотрите на них!
Леклерк в свою очередь тоже наклонился.
– И что? – равнодушно спросил он.
– А то, что в трюме-то мы ни одной не нашли! Комаров – да, и даже остатки муравейника я видел, но бабочек – ни одной! И что тогда понадобилось здесь всем этим самцам? Зачем они сюда летели?
И верно… Озадаченный, я вернулся на палубу. Усин прав: с тех пор как мы с Дель Пьеро здесь появились, сфинксы не сдвинулись ни на миллиметр…
Леклерк ткнул пальцем в Санчеса и приказал:
– Поло, а ну-ка излови одну из них!
Инспектор, балансируя на одном из боковых баллонов надувной лодки, очень ловко поймал бабочку. Правда, при этом Санчес довольно серьезно повредил ей правое крыло, и она отчаянно запищала.
– Еще надо? – спросил инспектор, протягивая нам свою перепуганную пленницу.
– Должно хватить одной, но на всякий случай побудьте в лодке, – ответил Курбевуа, ухватив за брюшко орущее насекомое. – Так… Сейчас мы поможем этой дурище сориентироваться…
Энтомолог кинулся внутрь и выпустил бабочку, та, слегка покачиваясь, развернула свою «мертвую голову» в сторону трюма и скрылась в первом отсеке.
– Дайте дорогу этой твари! – взревел Леклерк.
В лучах мощных фонарей высветился алтарь резни с его цепями, выключенными кондиционерами, занавеской и зеркалом. Ван де Вельд, поставив рядом с телом чемоданчик, продолжал свои печальные исследования, требуя от фотографа крупных планов каждой раны. Позади него вооруженные химреактивами криминалисты в латексных перчатках делали явным невидимое. Люминол – соединение, вступающее во взаимодействие с железом красных кровяных шариков, – превращает всякий след крови, даже самый затертый, в большое светящееся пятно, и благодаря ему такие следы уже нашли на стенках, рядом с царапинами от ногтей, на застежках и звеньях цепей, на полу. А цианоакрилат помог выявить кучу отпечатков пальцев. Скоро эти папиллярные узоры – линии, островки, завитки – скормят компьютерам, чтобы сравнить их с тысячами других.
Пьяная от вожделения бабочка, не обращая ни малейшего внимания на эти безрадостные занятия, неслась к следующему отсеку, где тоже было светло – от вспышек: фотограф снимал с разных точек рисунки углем, другие наши коллеги раскладывали мелкие предметы, будущие вещественные доказательства, – ручки, ластики, ножницы – по специальным пакетикам, снабжали их номерами и опечатывали. Упаковывали смерть.
Бабочка внезапно изменила направление полета. Мелькнув в свете галогеновой лампы, она спикировала прямо на стол. Здесь, на обнаженном торсе женщины, умирающей среди исполинских бушующих волн, и завершились любовные странствия «мертвой головы».
